— И как она отреагировала?! — спрашиваю я и тут же сам осознаю нелепость своего вопроса. Естественно, она не в порядке. Теперь я понимаю, откуда взялось это чувство пустоты внутри.

По приезде в резиденцию я первым делом отправляюсь к ней. Александр поселил её в моих покоях и даже приставил к ней охранника из людей. И похоже, что охранять Вику он должен был от неё самой.

— Вы свободны до завтра, — бросаю я охраннику, проходя в покои. Тот кивает и уходит. Я с тревогой оглядываюсь вокруг. Замечаю Вику в моей постели. Она спит?

Подхожу и сажусь рядом. Ноздри улавливают запах человека, некоторое время пренебрегавшего гигиеной.

— Вика, — зову я её и касаюсь одеяла на плечах. Она не двигается, хотя, если судить по дыханию и сердцебиению, она не спит. — Я вернулся, Вик.

Пальцы зарываются в её спутанные длинные волосы. Она вздрагивает и приоткрывает один глаз.

— Георгий… — шепчет еле слышно.

Грудь сдавливает. Больно видеть её такой. Я не знаю, что могу сделать для неё. Хотя нет, на самом деле, что бы я ни сделал, всё это бесполезно. И мы оба это понимаем. Как бы сильно я ни любил, я не могу вернуть ей мать, не могу никак исправить те годы, что она прожила в ожидании их встречи. Не могу забрать обещания жить всем вместе, втроём в нашем доме.

Мне в голову приходит опасная мысль. Я бы мог, вообще-то, забрать её воспоминания. Я гоню её, говоря себе, что нечестно так поступать с ней. Я должен постараться вернуть её к жизни иными способами.

* * *

— У неё определённо все признаки депрессии. Но я едва ли смогу помочь ей, — произносит с сожалением психиатр. — Она не идёт со мной на контакт. Всё, что я могу — это назначить препараты.

— Пусть так, — киваю я. Она внимательно вглядывается в моё лицо.

— Вам и самому не мешало бы обратиться к специалисту.

— Да со мной всё нормально, я просто очень сильно беспокоюсь за жену, — отвечаю я и отвожу взгляд.

— В любом случае будьте осторожны. Чувство вины — как медленный яд, может быть очень губительным.

Возможно, она права, но я просто не могу думать ни о чём, кроме Вики. За то время, что мы знакомы, я видел её разной: злой и разочарованной, видел даже в отчаянии. Но никогда ещё она не была настолько потерянной, почти отсутствующей.

— Ты должна съесть что-нибудь, — я присаживаюсь с ней рядом на кровати. Она почти не реагирует. Утром мне удалось уговорить её принять душ. Хотя если уж начистоту, то скорее получить разрешение помыть её.

И я знаю, что это ужасно, но поначалу её безвольная покорность даже кажется мне соблазнительной. Вика ведь будто живая кукла. Такая красивая и послушная. Я обнимаю и целую её бледные губы. Провожу пальцами по острой линии скул. Но я понимаю, что это не игра, что таким её сделала боль от утраты. Потому я не могу зайти дальше. Я чувствую ту же пустоту внутри, что и она. Раньше мне казалось, худшее, что с нами может случиться — это смерть одного из нас. Но сейчас я понимаю, что жизнь намного сложнее, чем я себе представлял.

Как бы сильно я ни любил Вику, её мир не замыкается на мне. И с самого начала я не был смыслом её жизни. Даже несмотря на то, что она тоже любила меня. Даже несмотря на то, что наши сердца оказались связаны. И я знал это, но всё равно чувствую обиду и тупую ревность.

Матери Вики не стало несколько лет назад и в этом не было ни её, ни моей вины. Так почему же мы сейчас вынуждены страдать из-за этого? Такие эгоистичные вопросы рождаются в моей голове. Но на самом деле я хочу спросить Вику не об этом. «Почему ты не можешь просто отпустить свою утрату и жить дальше? Я ведь здесь, с тобой!» Знаю, что Вика бы возненавидела меня, скажи я что-то подобное. В этом вся разница между смертными и бессмертными. Я множество раз видел, как близкие люди уходят, а потому это больше не ранит.

Я хочу, чтобы Вика была счастлива. Чтобы в её глазах снова появился прежний огонь. И кажется, для этого мне нужно пойти против самого себя.

— Ты хочешь стереть её воспоминания о матери? — Александр смотрит на меня удивлённо. — Считаешь, что это поможет ей выйти из состояния, в котором она находится?

Я знаю, что Александр в последнее время сильно занят, разгребая всё, что наворотил Демидов. Но для того чтобы положить Вику в клинику и подделать историю болезни, мне нужно его содействие.

— Полагаю, что так, — киваю я задумчиво.

— Тогда почему это совсем тебя не радует? — напрягается друг. — Что-то не так?

— Все эти дни с момента моего возвращения, я копался в её голове и вдруг понял, что не могу просто заставить её забыть о матери, — отвечаю я со вздохом. — Мне придётся удалить из её воспоминаний и самого себя.

Александр присаживается за письменный стол и складывает руки в замок.

— А это не слишком? Может, всё-таки есть способ решить проблему менее радикально? — он поднимает на меня глаза в надежде.

Дрожь раздражения проходит по телу. Мне стоило огромных усилий смириться с собственным решением. И вот благодаря Александру я снова вынужден проходить через муки сомнений.

— Слушай, — говорю, невольно морщась. — Если бы я знал иной способ удалить из её головы мысли о матери, я бы сделал это. Но с тех пор как её забрали у неё, Вика жила лишь мыслью о том, как вернёт её.

— Но ты уверен, что будешь в порядке?

— Нет, — отвечаю я с грустной улыбкой. — Но я и так всё время наблюдал за ней издалека.

— Но это совсем другое, — возражает друг.

— Знаю, но я понял, что видеть её такой гораздо больнее.

— Хорошо, — кивает Александр. — Сделаю всё, что от меня требуется.

Я благодарю его и возвращаюсь к Вике. Замечаю осколки стекла на полу в комнате, и меня охватывает паника. Я бросаюсь к ней и осматриваю всю с ног до головы. Порезов к большому облегчению не нахожу. Не знаю, почему вдруг решил, что Вика разбила стакан намеренно. Возможно, она просто была неосторожна.

Я обнимаю её крепко. Вика смотрит на меня растерянно.