Присев на корточки возле щита (стула ведьмам, я так понимаю, не полагалось), и, прищурившись, осмотрелась. Чего бы в эти угольки подкинуть для пущего эффекта? Среди вещей, доставшихся мне по наследству, был лишь пучок высушенной простой овсянницы, настой которой хорошо прочищала кишечник. Хорошая травка, ничего не скажу. Но с ней колдовской ритуал не сделать, только позориться. А Петраус ведь обещал курибану…

Ах, вот она, ловко припрятана под медным тазом. Я снова помахала над посудиной руками, заодно аккуратно вытянула несколько зажатых под днищем веточек, смяла их в кулаке и кинула в плошку с углями. Потянулся сладковатый дым, заструился змеей, а потом, словно по волшебству, стал стелиться на поверхности воды и собираться в густое облако.

Все вокруг меня за считанные минуты оказалось в дымовой завесе. Таинственно, а главное продуктивно. Сладковатый дым курибаны у многих вызывал легкие галлюцинации и эйфорию.

У меня, к счастью, на эту дрянь, не было никакой реакции. Возможно оттого, что профессор Чичивар чем нас только не пичкал. Всевозможные яды и противоядия моим организмом воспринимались очень легко.

Неожиданно огненная змейка засветилась в районе груди, но самовольничать не стала. Я поприветствовала ее и предложила развлечься. Мне кажется, она вполне согласилась, потому что быстро скользнула к рукам, а потом растворилась в воде, отчего на поверхности засветились маленькие искры, и медный таз теперь стал напоминать огромное зеркало.

Дрожащий душонкой горе-любовник подошел первым. Я указала на чан с водой, приглашая заглянуть в него, но этот дурень вдруг решил, что настал момент оплаты. Прямо в воду высыпал горсть монет и с чувством выполненного долга и довольной физиономией уселся рядом прямо на землю. Раз уж ведьма без стула, то и гости пусть корячутся…

Я, не мигнув (хотя левый глаз отчаянно пытался дергаться), зашептала какую-то неразборчивую околесицу, снова поводила вокруг руками с растопыренными пальцами, разгоняя дым.

— О чем ты хочешь спросить меня? — каркнула недовольно.

Мужик кривенько улыбнулся и задал "предельно конкретный" вопрос:

— Родит ли мне сына…

Пауза была многозначительной. Не о жене мы сейчас говорим, это точно.

Посмотрела на поверхность воды, снова поводила руками, и вдруг искорки, которые рассыпала моя змейка, снова засветились и собрались в причудливый живой рисунок, воспаривший над водой. На нем была отчетливо видна колыбель, усыпанная яркими розами.

— Родит. Но не сына. А дочь, — расшифровала рисунок я, осчастливив будущего папашу. Тот и сам все видел, а потому сидел одуревший от дыма курибаны и утирал слезы счастья. Потянулся ко мне, желая, видимо, руки мои расцеловать, но я не далась, зашипела, как рассерженная кошка. И моего первого клиента будто ветром сдуло.

Фух, с первым, кажется, справилась…

40. Карты

Сначала весь этот цирк с ведьмой меня весьма веселил. Петраус был прав: люди готовы платить огромные деньги, чтобы им сказали именно то, что они хотят услышать. Цену этот пройдоха за мои услуги назначил совсем не маленькую. После горе-любовника потянулись следующие клиенты. Также (дурной пример заразителен) кидали деньги в таз с водой и, нанюхавшись курибаны, пребывали в полном восторге от всего, что я им говорила. Помогала мне во всем этом безобразии моя змейка. Она, кажется, тоже потешалась, и, создавая образы на поверхности воды, порой выдавала что-то совсем из ряда вон выходящее.

Мужику, например, пожелавшему найти клад, она изобразила толстозадого бегламота, живущего в южных болотах. А для моложавой цори с явно завышенной самооценкой и вовсе заморачиваться не стала: изобразила толстенный такой, хорошо узнаваемый кукиш.

Отбрехиваться, правда, за эту самодеятельность, пришлось мне. За толстозадое животное — говорить, что клад слишком далеко и не в этих местах, а за кукиш — заверять клиентку, что все завистливые взгляды и шепотки в спину пройдут стороной, главное — держать в кармане ту самую фигуру из пальцев. И если первый клиент отнёсся к расшифровке образа довольно скептически, то цори точно поверила. И даже докинула в тазик ещё пару монет. Правда, бронцевых.

Итого за ночь через мои волшебные руки человек сорок за ночь точно прошли. К утру меня уже нещадно тошнило от дыма, зверски хотелось есть и смертельно спать.

С первыми лучами солнца народ, наконец-то, стал расходиться по домам. Петраус позаботился о том, чтобы желающие, не успевшие задать вопрос ведьмачке, записались на приём на следующий день. Мне же было предложено последовать в гостевой дом, где уже ждал обещанный ужин.

Плотно поев и даже не переодеваясь, я увалилась спать на мягкой кровати в отдельной комнате. На безопасность или какие-то приличия мне было откровенно плевать. Силы вдруг покинули меня. Пытаться призвать в помощь магию я не решилась. Не место и не время здесь. Достаточно хулиганства моей маленькой змейки с образами. И хотя я уверена, что у Петрауса стоит хорошая защита от магических всплесков, рисковать все же не стоит. Что же касается желающих получить свое предсказание жителей местной общины — так мало ли, что им привидится после дыма курибаны…

Не интересовали меня и планы на предстоящие три дня. Думается, меня все равно поставят в известность, когда проснусь. И мнения моего особо не спросят. В общем, плевать я хотела на все условности, легла и уснула.

Проснулась только к вечеру. Замёрзла.

В доме было сыро и зябко. Печь никто не собирался топить. По местным меркам на дворе стояло вполне себе тёплое лето, дрова экономили.

Я завернулась в шерстяное одеяло и протопала в маленькую кухоньку. На столе стояло блюдо с пирогами, прикрытое белым полотенчиком. В пузатом глиняном кувшине отвар из ягод. Все это я умяла за считанные минуты, организм требовал подзарядки.

Честно сказать, я и раньше на аппетит не жаловалась. Но теперь и самой становилось не по себе от мысли, куда в меня все это помещается.

То ли время от времени в дом заходили, а я не слышала, то ли у Петрауса тут следилки какие-то стоят. Но пришёл он ровно в тот момент, когда я доедала последние крошки.

Все в том же белом балахоне, с расчесанной блестящей седой бородой и хитрыми глазами.

— Как спалось, достопочтенная Кулебра? — зычно вопросил он от самого порога, зыркая из-под кустистых бровей.

— Прекрасно, достопочтенный Петраус. Уж простите, звания вашего не знаю. Буду по имени величать.

— Разрешаю, —