Вуна усадила меня в кресло-качалку перед очагом, укутала в свою шаль и сунула в руки кружку с горячим травяным отваром.

— Пей, — скомандовала она.

Я принюхалась к ароматному напитку. Судя по запаху, мелиса, мята и пустырник — отвар для успокоения нервов. Обжигаясь, я выпила все до дна, а потом залезла в кресло с ногами и уставилась в пустоту невидящим взглядом.

— Я так понимаю, сватовство прошло неудачно? — спросила ведьма, все это время внимательно за мной наблюдавшая.

Я не поверила своим ушам.

— Ты знала? — я уставилась на Вуну. — Ты знала об этом и ничего мне не сказала?

Я чувствовала, как снова начинаю дрожать, только на этот раз уже не от гнева, а от бессилия и разочарования.

— А что я должна была тебе сказать? — ведьма пододвинула к очагу маленькую низкую скамеечку и тоже села поближе к огню. — Твоя мать рассказала мне о договоре между твоими родителями и этими Гатри еще весной.

Я слушала и никак не могла уложить происходящее в своей голове. Неужели я была настолько слепа, что не замечала вещей, происходящих у себя под носом?

— Дела в кузнице у твоего отца идут совсем не так хорошо, как ты думаешь, Мия, — осторожно начала Вуна. — Союзом с зажиточным семейством он хотел спасти собственную семью от нищеты.

— Продав им меня? — воскликнула я.

Вуна вздохнула и протянула руки к огню. Живые отблески пламени отражались в ее глазах.

— Твоя мать не была уверена в правильности этого решения. Она захотела узнать мое мнение по поводу твоего раннего замужества, — снова заговорила ведьма.

Я почувствовала, как к горлу снова подкатил ком.

— И что ты ей сказала?

Вуна нагнулась, подняла с пола одно из поленьев и, осторожно держа его за самый край, положила в очаг. Ее белая коса, перекинутая через плечо, казалась покрытой серебром.

— Правду, — разглядывая огненные всполохи, набросившиеся на новое угощение, ответила ведьма. — Я сказала, что ты сочтешь это предательством и всю свою жизнь будешь ненавидеть родителей за то, как они поступили с тобой. — И совсем тихо Вуна добавила: — Как я ненавидела свою судьбу, выйдя замуж за деревенского гончара, который внешне и внутренне был похож на один из своих пустых горшков.

Я знала, что Вуна родилась в Бергтауне, и даже получила там образование. Но как она стала простой деревенской ведьмой, наставница никогда не рассказывала. И вот теперь кое-что прояснялось.

Ведьма, обладающая от природы большой силой и научившая меня всему, что я знала, сейчас казалась лишь маленькой беззащитной старушкой, согнувшейся у огня. Хотя вряд ли она была намного старше моей матери.

— Ты никогда не рассказывала, что была замужем, — осторожно проговорила я.

— Потому что я практически и не была замужем, — грустно усмехнулась Вуна. — Муженек привез меня в Большие Котлы, а через год сбежал с ярмарочной актрисой. Больше я его никогда не видела.

Ведьма смотрела на огонь, но ее мысли были где-то очень далеко.

— Я его не виню — кому понравится жить с женщиной, которую больше интересует магия, чем собственный муж?

— Но почему ты не вернулась в Бергтаун?

Вуна долго молчала.

— Я не могла туда вернуться, — наконец ответила она, и в ее голосе было столько грусти и тоски, что внутри у меня все сжалось.

— Но почему?

Ведьма медленно встала и взяла из моих рук кружку.

— Хочешь еще?

Я покачала головой.

Вуна сполоснула опустевшую посуду холодной водой и вернула на полку, где стояла всего одна точно такая же глиняная кружка. Наставница стояла в пол-оборота ко мне, и я видела, что глаза ее закрыты, а веки подрагивают.

— Вуна, — тихо позвала я.

Она вздрогнула. Потом медленно перевела на меня взгляд и улыбнулась.

— Все это уже не важно, Мия. С тех пор прошло два десятка лет.

Я вдруг подумала о том, какой стану сама через двадцать лет, если соглашусь на подобное замужество. Будущее, которое вырисовывалось, совсем меня не радовало.

— Вуна, если я вернусь домой, отец запрет меня и уже не выпустит даже к тебе. А мать будет уговаривать выйти замуж за Шона Гатри, пока я не сдамся, — быстро заговорила я, больше не питая иллюзий по поводу собственного права выбора. — Так или иначе, но они добьются своего — я хорошо знаю родителей.

Сейчас в домике одинокой ведьмы моя решимость противостоять семье таяла с каждым мгновением. Я ведь всего лишь дочь кузнеца, мечтающая плести удивительные сны.

— Отец прав: я живу за его счет, — грустно продолжила я. — Но как бы я не хотела, одинокая девушка без дома и заработка не сможет прожить в деревне сама по себе. На что я вообще рассчитывала?

Быстрым движением я смахнула скатившуюся по щеке слезу.

— Неужели мне придется выйти за этого мерзкого Гатри, Вуна?

Я взглянула на наставницу и замерла. В глазах ведьмы горело пламя, и это уже были не отсветы огня в очаге — жар полыхал у нее внутри. Ее ноздри раздувались, словно у лошади после галопа, губы превратились в одну тонкую линию. И я отчетливо услышала скрип зубов.

— Я не вправе осуждать твоих родителей. Каждый спасается, как может, — медленно произнесла Вуна. — Но и молча смотреть, как калечат еще одну жизнь, я не собираюсь.

— Что же мне делать? — тихо спросила я, не сводя глаз с наставницы.

Ведьма решительно подошла к большому старому сундуку. Откинув крышку, она принялась вытаскивать на свет платья и накидки, старые башмаки и видавшие виды кожаные штаны.

— Ты права, — говорила Вуна, запыхавшись от постоянного ныряния в сундук и выныривания обратно, — возвращаться домой тебе нельзя. И ты снова права в том, что одинокой девушке нечего делать в деревне без дома и хорошего ремесла.

Я пыталась понять к чему она клонит, но не смогла. Оставалось лишь многозначительно развести руками.

— А кто сказал, что ты должна оставаться в деревне?

Я все еще не понимала, что Вуна имеет в виду, но внутри меня словно что-то потеплело, а сердце забилось быстрее. Это была надежда. Предчувствие чего-то особенного, чего-то спасительного, чего-то совершенно нового.

Я спрыгнула с кресла и подошла к наставнице:

— Но куда