Я сбавил шаг, делая вид, что устал. Споткнулся, будто запыхался, тяжело повёл плечами. Это подстегнуло его. Он вошёл в раж, охотничий азарт поглотил его, он перестал слышать своих, что кричали сзади: «Не уходи вперёд! Не отрывайся!» Он рвался ко мне один, не думая, что остаётся без прикрытия, дальше и дальше уходит от группы.

Я же подыграл ему. Последние метры даже пробежал, припадая на одну ногу, будто неловко подвернул её. Картинка для него получилась сочная — жертва слабеет, скоро свалится. Грызи, бей!

Но в следующий миг я резко развернулся и со всей силы ударил дубиной. Он едва успел затормозить, носком сапога врезался в мох, руки распластал в стороны, но тяжёлая палка с утолщённым концом пронеслась всего в сантиметре от его лица. Со свистом прошла по дуге.

Он опешил, осознал, что совершил глупость — слишком увлёкся охотой, вырвался вперёд и остался один. Отступать было некуда, сзади никто не подстрахует. И тогда зэк заревел от злости и отчаянно бросился на меня.

Нож блеснул в руке, удар пошёл сбоку. Я подставил палку. Клинок полоснул по деревяшке, я отпрянул и в тот же момент хлестанул дубиной по запястью с той стороны, где был нож. Хруст был такой, будто ломали сухую ветку. Это препарат гнал силу по венам.

Он взвыл, зажал сломанную руку локтем, нож выронил. Я ударил еще и свалил его с ног. Где-то позади уже трещали кусты, ломилась подмога. Шли кучно.

Я подхватил упавший нож, придавил зэка ногой к земле. Он корчился, стонал, глаза выпучивал от боли. Я занёс дубину, готовый раскроить ему голову, и в мозгу промелькнуло: со сломанной рукой они его никуда не потащат, сами добьют. А если не добьют — ещё лучше, будут возиться вместо того, чтобы гнаться за мной. Он их будет тормозить.

Вместо смертельного удара я ткнул концом палки ему под рёбра, так, чтобы перебить дыхание. Он захрипел, перекатился в сторону, уворачиваясь, и нырнул в траву, хватая воздух ртом.

Ветки трещали всё ближе. Подмога была уже рядом. Я сжал нож и бросился в сторону горы, туда, где камни могли скрыть мой бег. Тайга сжималась, но каждый шаг уводил меня дальше от погони. Теперь они не велись на мою уловку, не разделялись, а шли плотной кучей, всей бандой, как свора. Стая волков, что почуяла кровь и не отпустит добычу.

Я не прибавлял темпа, держал ровный бег, будто специально подставлялся. В голове всё время крутилось: справился ли Ворон? Смог ли он? Достаточно ли я увёл этих шакалов, чтобы ему хватило времени? Потому что если они поймут, что обмануты — вернутся назад. А тогда всё пойдёт прахом.

Я слышал их крики, маты, обрывки угроз. Одно было ясно: злость их жгла сильнее усталости. Я петлял меж зарослей.

Наконец, они не выдержали. Плюнули и остановились — звуки погони превратились в неясное ворчание и утихли совсем. Я понял, что дальше не пойдут. Вернутся в лагерь.

Вытер пот со лба и тихо выдохнул. Чёрт с ними, уничтожить всех я всё равно бы не смог. Но кое-что сделал — дал возможность Ворону и Лизе спастись.

Если Лиза еще жива, конечно.

Глава 14

Ворон сидел в тени еловых лап и выжидал. Челюсти сжались так, что скулы ныли, а в голове пульсировала одна мысль — потерпи, ещё немного потерпи. Он видел, как Яровой выскочил на поляну, будто черт из преисподней, и одним ударом проломил голову ближайшему урке. Тот рухнул, даже не охнув. И вся стая замерла на миг — а потом, как по команде, кинулась за ним в тайгу, с матом, воплями, ломая кусты.

Сколько прошло времени? Пять минут? Десять? Ворону показалось — целая вечность. Ещё, нужно ждать ещё. В груди зудела нетерпеливая боль: выскочить бы самому, добежать до шалаша, схватить Лизу и бежать, бежать. Мысль о том, что её уже могло не быть в живых, жгла изнутри. Но он понимал — нельзя. Если сейчас сорвётся, всё насмарку, зря Макс рисковал, зря уводил свору. Надо дождаться, пока голоса совсем стихнут.

Наконец, крики и топот стали глуше, растворились в темноте. Тишина встала, занимая собой всё пространство и будто бы выдавливая отсюда его самого. Ворон вытер рукавом мокрый лоб. Странно, в ночной сырости его знобило, а тело горело, будто в жару.

Но теперь время терять нельзя. Он поднялся, тут же пригнулся и скользнул к шалашу. Двигался осторожно, почти не слышно, каждый шаг, движения выверял. Замер в тени, прислушался. Тихо. Никого рядом. Только костер, что ещё недавно ярко горел, еле тлел во тьме — угли отдавали последние искры, их слабый свет расползался по поляне и тонул по краям, не доходя до заветного шалаша.

Ворон проскользнул к нему, раздвинул ветки входа и юркнул внутрь.

— Лиза… Лиза, это я… — прошептал он хрипло, стараясь удержать голос и не крикнуть громче.

Внутри стояла глухая темнота. Он опустился на колени, стал шарить по подстилке из лапника, руками наткнулся на тело. Сердце ухнуло вниз, пальцы дрожали. Он осторожно ощупал, боясь холодного, мёртвого… Но нет… Тёплое. Живое.

Сдавленный выдох вырвался у него. Ворон подхватил девушку на руки, поскорее выбрался из шалаша и вынес её на слабый отсвет костра.

Она зашевелилась, забрыкалась, заскулила в полузабытье, и он торопливо заговорил:

— Это я, это я, Лиза… Свои, слышишь? Всё, всё…

Держал её крепко, прижимая к себе, и шептал, унимая дрожь и в её теле, и в своём.

Руки и ноги у Лизы были стянуты шнурками. Ворон наклонился, зубами рванул узел, потянул — и путы сдались. Она шевельнулась, всхлипнула, открыла глаза. Сначала мутный взгляд, непонимающий, и только спустя несколько секунд она вдруг его узнала.

— Это ты… это ты… Живой! — прошептала она и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь. — Они… меня…

— Тише, — Ворон гладил её по спутанным светлым волосам, задыхаясь от собственных чувств. — Тише, Лиза, всё, надо уходить.

Она всхлипывала, ловила его за руки, за плечи, будто боялась, что он исчезнет.

— Прости… — выдавила сквозь слёзы. — Я… оставила тебя там… Ты жив… ты жив…

Она сбивчиво лопотала ещё что-то,