– А, недоумок. Нож нормальный есть?

– Зачем ты это сделал?

Он прикурил от горящей веточки погасший окурок.

– Обещал и сделал. Какие еще ко мне вопросы?

– Зачем Антона?

Рум хохотнул и выдул в мою сторону дым.

– И правда недоумок. Марка мог бы нести Антон – он парень мощный и спортсмен, но Марк не может нести Антона. Смекаешь? А ты мне просто под руку не попался. Проломил бы череп за компанию.

Шутит он или угрожает, понять было невозможно.

– Теперь ты доволен?

– Я да. А ты? – он постучал по банке камнем и принялся водить запаянным краем по проступившему у костра асфальту. – Спасибо сказать мне должен. Можно чужую девочку безнаказанно щупать, знаки внимания – все дела. Может даже подвиг совершишь по случаю. Хочешь мне тоже в морду дать – во славу великой любви, конечно.

– Ты больной, – заключил я.

– Разумеется. Все дело именно во мне. Топай отсюда, а то у меня и нож и камень в руках.

День был коротким. Едва возвели палатки, с трудом уместившиеся под крышей павильона, солнце поползло к закату. Веток тоже оказалось немного. Последняя ярко вспыхнула, но прогорела еще до темноты. С приходом ночи через темное окно на нас смотрела россыпь тлеющих огоньков. Словно глаза хищных животных, притаившихся целой стаей там за тонкой стеной. Накопленное тепло норовило ускользнуть в ночь, но Егоров придумал втащить в павильон нагретые в костре камни. Они не сильно, но долго излучали тепло, грели протянутые к ним ладони и повернутые спины. Разговаривать не хотелось. Каждый молчал о своем, стараясь не думать о главных вопросах, на которые пока не было ответа. Никто не знал когда вернется Дмитрий Александрович и вернется ли вообще. И уж тем более никто не знал того, что делать дальше.

Мы пили кипяток, экономя остатки еды и запасаясь теплом на ночь. Мы смотрели на остывающие камни и на то, как быстро угасают огоньки углей за окном.

Я ждал ночи. Мне казалось, что сегодня она тоже придет. Запустит холодные руки под мой свитер чтобы согреться, прижмется боком, положит на меня локоть и уткнется простуженным носом мне в шею. И я буду снова растягивать каждую секунду, стараясь остановить время.

– Давайте в палатки, – тихо скомандовал Егоров. Я сделал вид, что допиваю кипяток с крупинками чая. В темноте было почти не видно лиц, только неясные силуэты. Я пытался разглядеть Сашу, выудить ее из темноты. Пару раз натыкался на Марго.

– Ломакин, хватит в окно глазеть. В палатку лезь.

Это голос Егорова. А палатка на троих и Марк тоже тут будет. Я нехотя отставил чашку и направился к едва различимому входу в палатку. Лег с края, чувствуя под собой тонкую подстилку, жесткие пластиковые полки, снятые со стеллажей, под которыми кафельный холодный пол. В соседней Кисловы и скорее всего Марго. А Саша? Не с Румом же в конце концов! Не уверен, что к нему вообще кто-то сунется в палатку.

– Чего вертишься?

Я не ответил. Шло время, но сон не приходил. Только что-то похожее на полубред. А потом тихо расстегнулась молния, кто-то, шурша проскользнул внутрь. Прежде чем я успел задать вопрос, мягкие знакомые руки скользнули под плед. И теплое уютное спокойствие накрыло с головой.

***

Проснулись мы одновременно. Кто-то вскрикнул от страха. Егоров включил маленький фонарик и посветил на окна. И снова послышался удар. Сильный удар, словно рядом с нами ударила в мерзлую землю гигантская нога.

Стеллажи задрожали, угрожающе задребезжали стекла.

– Что у вас, придурки, происходит? – опухшее лицо высунулось из палатки.

– Заткнись, Рум!

Было тихо. За окнами лежала безмятежная темная ночь. И в этой безмятежности было что-то неправильное, напряженное, как в наэлектризованном небе перед вспышкой молнии. Но молнии не было – был удар. Еще один и куда сильнее.

– Никит! – Саша вцепилась в мою куртку тонкими пальцами. Но на это никто не обратил внимания – все смотрели в ночь за окном. Но огонь давно прогорел и даже угли погасли.

– Там кто-то ходит, – шепнула Лиза. Она прижимала брата к себе, то ли от страха, то ли защищая. Тот гладил ее по плечу, пытался успокоить.

На шаги это было похоже меньше всего. И на падение чего-то тяжелого тоже. Скорее казалось, что ленивый пневмомолот неспешно забивает сваю в мерзлый грунт. Никто не заметил, где был удар первый раз, но второй раздался со стороны фонтана. Я представил осыпаются камни и монохромная мозаика в свежий кратер, как сползает на его дно распадаясь на куски памятник с отбитой рукой.

– Тихо все! – сказал Антон. – И фонарик выключите. Замрите.

Кто бы там не бродил, нас он, конечно, уже заметил, но с такой же легкостью мог и потерять в абсолютной темноте.

Проходили минута за минутой, но было тихо. А потом обрушился новый удар, совсем рядом. Мне показалось, что павильон сминается гигантской ногой и мы вместе с ним. Но это просто громкий шум от вибрирующих окон. Потом удары стихли. Последний был минут через двадцать, как показалось, уже далеко. Мы ждали следующих, но их не было. А потом на востоке показалась светлая полоска неба.

Наутро мы искали глубокие следы вокруг нашего маленького лагеря, следы страшных разрушений, но не нашли. Выпавший за ночь снег скрыл и наши следы.

***

Поднявшийся ветер шелестел сухим снегом.

– Ты поможешь мне? – фраза звучала в моей голове раскатами грома. Я смотрел на остальных, неспешно приводящих в порядок и утепляющих лагерь, собирающих дрова для нового костра. А Саша стояла рядом со мной и все еще ждала ответа.

– Да, Саш, без проблем, – я натянуто улыбнулся. А она поцеловала меня сухими губами в щеку.

– Нужно уйти незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил. Иначе догонят и вернут, – она внимательно посмотрела на меня, поняла, что говорит что-то не так. – Они пойдут за нами и тоже потеряются, а это плохо.

– Они в любом случае пойдут за нами.

– Нет, если не будут знать куда идти.

Я вздохнул.

– Может позвать еще кого-нибудь? С собой, я имею в виду.

Она торопливо покачала головой.

– Нет. Все согласились сидеть и ждать после снегопада и после звуков ночью. Только ты засомневался. И не испугался как остальные. Я сразу поняла, что тебе доверять можно, – она кусала губу и смотрела на меня снизу