– Ты уснул что ли? – Марк легонько толкнул меня в бок.

– Что ты от меня хочешь?

Обдав пустые лавочки и темные фонари клубами белого дыма, завелся автобус и постепенно набирая скорость скрылся среди синих улиц. Забрать нас отсюда водитель должен был через пять дней. Его рокот постепенно стих и вернулась тишина, теперь уже действительно жутковатая. Все это время автобус был мостиком между Пустым городом и обычной жизнью, где есть Паутина, неотвеченные звонки, яркие огни города, сон до обеда и глупые смайлики в сообщениях. Теперь нить оборвалась, оставив только нас возле яркого и большого, но одинокого в сравнении с огромным городом костра.

– Пообещай кое-что, – страшным шепотом сказал Марк.

– Я не буду упрашивать близняшек пустить тебя именно в их палатку. Они семнадцать лет до этого и девять месяцев до рождения обходились как-то без твоей компании.

Нежелание Марку угодить в одно место ночлега в Румом было понятно. Скорее всего выгонит пинком «на ночное дежурство» в первую же минуту.

– Да нет, я не об этом. Пообещай, что, если отправишься в город один – ну, без группы, возьмешь меня с собой.

– Ты дурак? – без тени иронии спросил я. – С чего ты взял, что я буду нарушать правила и бродить по Пустому городу в одиночку?

– Потому что ты одиночка и есть. А, значит, на второй день тебе надоест ходить гуськом за другими и тогда ты возьмешь меня с собой.

– А тебе зачем?

Марк потряс перед моим носом вездесущей тетрадью.

– Мне нужно в местную библиотеку или то, что от нее осталось. Или в архив. Даже газетный киоск подойдет. Я хочу покопать материал так сказать на месте, – он бережно погладил корешок тетради. – Однажды, может быть, я напишу книгу о нем. Хорошую книгу.

Я вздохнул.

– Ладно. Уйти в одиночный поход не планировал, но пару газет тебе раздобуду.

Марка это вполне устроило. Он еще немного посидел рядом в знак благодарности, потом поднялся и заспешил к костру.

Ветви грели жарко, трещали, отправляя в темно-фиолетовое небо снопы ярких искр. Жар добирался даже до меня. Еще долетали редкие смешки, шуршание пакетов, запах подгоревшего хлеба и монотонные, но бодрые рассказы Дмитрия Александровича о своей то ли юности то ли прежней работе, прерываемые вежливыми вопросами и снисходительно-заискивающими, но равнодушными по сути уточнениями. Я достал из сумки флягу с давно остывшим кофе, сделал глоток и поморщился. Горький и очень крепкий с едва заметными следами сахара. Жаль, что термос дома я так и не нашел. Собирался в спешке, запихивая в сумку что, что считал необходимым и царапал на листке записку Марте и отцу. О моем отъезде они не знали, да и не спрашивали накануне, решив, что я остыл к этой идее. Еще в сумке нашелся завернутый в полотенце для рук бутерброд. Вполне сойдет для ужина. Я твердо решил подобраться попозже к костру и погреть кофе на углях.

Постепенно небо и город стали одного цвета. В небе мерцали звезды, в стеклах домов – отблески костра. Я смотрел на огонь, на ссутуленные спины греющих вокруг него руки и коленки и казалось, что тут не так уж и страшно, да и город, по сути, уже не такой и пустой. Но стоило обернуться и посмотреть в темноту, как тут же накатывал ноющий первобытный ужас. Не тот, от которого отнимаются ноги и бешено колотится сердце, а нарастающее гнетущее беспокойство. Будто кто-то смотрит на тебя из глубины скрытых темноте улиц. Я представил, как встаю, отхожу от лагеря на десяток шагов, еще дальше и еще. Как обступает темнота и тишина, липко обволакивает ноги и плечи, делает их мягкими и непослушными. Как пустота пульсирует там в глубине города и мягко втягивает в себя.

Я вздрогнул от собственных мыслей. Хотелось незаметно подползти к костру, протиснуться между спинами и протянуть к огню замерзшие пальцы. Но я не мог пошевелиться. Сидеть там среди них казалось мне ничуть не лучшей идеей чем бежать в глубину пустых городских улиц.

Вскоре затих голос Дмитрия Александровича. Кто-то пожелал ему спокойной ночи и дал обещание не засиживаться допоздна. Взвизгнул замок на палатке и на некоторое время стало тихо. Затем в темноте несмело захрустели пластиковые стаканы.

– Эй, Никит, – тихо позвали от костра. Кажется голос Антона Кислова, но я не был уверен.

Я не отозвался. Пытался делать вид, что сплю, но понял, что в свете костра они видят меня лучше, чем я их.

– Никит, – снова позвал голос.

– Что? – хрипло отозвался я и поднялся на ноги. По шепоту понятно, что громко не скажут. Пришлось подходить ближе. Тепло большого костра обдало лицо и руки. Кожу приятно закололо. Егоров деловито сунул в огонь еще пару веток.

– Протягивай клешню, – Антон вложил мне в пальцы помятый стакан. В его глубине медленно оседала пена. – Падай.

Лиза слегка подвинулась к брату, уступив мне место на бревне. Я присел, смотрел на остальных. Но с вручением стакана и подсаживанием меня к костру, их миссия оказалась выполненной. Они вполголоса продолжали прерванную беседу, не обращая на меня особого внимания. И то хорошо. Я сделал маленький глоток горьковатого пива, слегка расстегнул куртку, чтобы тепло пробралось внутрь. Словно им можно запастись впрок.

В свете костра знакомые лица казались совсем другими. Немного старше что ли. Наверное, все дело в контрасте – свет и тень. Я слегка наклонил голову, вглядывался в их черты. Лицо Марго казалось детским – обиженно надутые губы и большие глаза. А меня она не смотрела, она слушала как Антон рассказывает про свой первый поход за пивом в четырнадцать лет на спор с сестрой. Антон размахивал руками. Его прямой нос и чуть скошенный вниз подбородок казались отражением лица Лизы. Напротив, помешивая палочкой угли сидел и изредка поглядывал на меня Марк. В его очках отражался оранжевый огонь.

Нигде не было видно Рума. Видимо, как и я он предпочитал одиночество. Зато на краю бревна прижавшись друг к другу и укрывшись одним пледом сидели Дима и Саша. Они не слушали Антона, им хватало перешептываний друг с другом и убирания с волос и лица неспешно оседающих чешуек пепла. Между ними и остальными зияла черная полоска темноты, в которую на меня пристально смотрел город. Марго перехватила мой взгляд и усмехнулась.

Я допил свой