class="p1">Очередной кот с трудом наскрёб жменю монет в своём рукаве и, вложив её в протянутые ладони Кёко, уставился на неё полными надежды жёлтыми глазами, ожидая одобрительного кивка с таким нетерпением, что хвост его, виляя, отвесил стоящему позади коту несколько пощёчин. В горсти не хватало нескольких мон, а вместо одного и вовсе лежала пустая скорлупка от ореха, но Кёко не смогла заставить себя развернуть кота назад, даже если понимала, что ей, вероятно, потом придётся доплачивать за него из своего кармана. Вместо этого она кивнула и перекусила пополам улыбку, когда кот, издав короткое счастливое урчание, вприпрыжку миновал её порожек и вскочил на помост к Страннику.

– Можно мне? Можно мне? – послышалось из толпы. – Я тоже хочу!

– В порядке очереди! – напомнила Кёко строго. – Проявите терпение. Всем всё достанется, не переживайте. Следующий!

Пересчитав и отложив в уже солидно поднявшуюся стопку ещё одну металлическую связку, Кёко мельком обернулась на Странника. Там, где не нужно, он вечно забавлялся, а там, где можно было и расслабиться, сидел со сосредоточенным и надменным видом, как сейчас. Наверное, пытался не чихать – для него даже окошко под потолком открыли. Со своего насеста из красно-чёрных подушек он возвышался над всем галдящим залом, как бдящий за всеми небожитель. Однако ещё выше его на специальной подставке стоял короб. Крепления отодвинутой крышки, окованной металлом, поскрипывали, когда коты друг за другом запускали внутрь растопыренные лапки. Тот кот, которого Кёко пропустила последним, невзирая на отсутствие у него заранее объявленной суммы, уже тоже когти в бархатную изнанку сунул, а затем вытащил оттуда прицепившуюся к ним рыбку. Ворсистую, из мягкого, как его собственная шкурка, льна с большим золотым хвостом и вышивкой под стать чешуе. Вся толпа, что ещё ждала своей очереди и потому была вынуждена облизываться на чужие дары, тут же взвилась с мяукающим «Хочу! Хочу!» и, кажется, стала в два раза больше: постепенно в отведённый для торговли зал стягивались ещё коты.

Вытянувший рыбку кот поклонился Страннику низко-низко, перехватил её зубами, чтобы никто не отобрал, и ринулся прочь на всех четырёх лапах, хотя поднимался сюда на двух. Каждый, кто был до него и после, вытаскивал если не один в один такую же игрушку, то очень похожую: какую-нибудь шелестящую мышку, скроенную из разноцветных платков, птичку с вороньими перьями или же колокольчик. И все, как один, вцеплялись в них намертво, урчали довольно и бежали хвастаться другим. Или забивались под ближайший подоконник и сразу же принимались резвиться, в процессе сбивая остальную мебель. Словом, шум от их игрищ стоял такой, будто в комнате собрались не коты, а стадо быков. Вереница их тянулась до самой внутренней палаты, такая же длинная, как та, которая днём ранее шла к тронному залу их императрицы.

Кёко могла только радоваться, что их накормили до отвала и прошлым вечером, и утром, и поэтому она, сидя здесь уже пять часов кряду, до сих пор совершенно не голодна и даже чувствует во рту привкус кацудона. Тогда она решила, что это моральная компенсация за инцидент на празднике – как и целебный массаж анма, предложенный ей после, благодаря которому её синяки от мононоке рассосались за одну ночь, – но теперь же понимала, что то было не искупление за прошлое, а вклад в будущее. Вероятно, императрица знала, сколько работы в «наказание» им предстоит, когда властным, свойственным любой императорской династии голосом попросила их со Странником оказать ей услугу и задобрить гостей желаемыми товарами из его короба. Она тогда даже улыбнулась им обоим, на что Мио заворчала от ревности. Это стало ещё одним поводом для Кёко согласиться, не считая, конечно, того, что вряд ли они имели право отказаться.

«Зато я хорошо и вкусно покушала. Это тоже очень важно, – снова подбодрила себя Кёко, сдвигая на край платформы связки монет, потому что в центре для них уже не осталось места. – И денег много заработали, столько домой отправлю, что Кагуя-химе до зимы хватит! И ещё снова онсен можно будет посетить перед уходом… Если мы, конечно, вообще уйдём отсюда когда-нибудь».

Она со вздохом осмотрела очередь, которая всё не кончалась и не кончалась, и жалостливо потёрла ладони. После такого к её шрамам от меча определённо прибавятся мозоли.

Вспомнив о мече – «Ох, ещё же опять разбираться с Кусанаги-но цуруги!», – Кёко покосилась на короб. Странник настоял, чтобы она спрятала меч туда, пока они не покинут императорский дворец, мол, зная шкодливый характер котов, там ему будет безопаснее. С этим поспорить Кёко не могла – она бы и сама охотно в этом коробке спряталась, – но всё ещё чувствовала себя странно с этой неестественной лёгкостью на поясе. Пришлось заткнуть побольше офуда за него, чтобы создать иллюзию собственной защищённости и силы.

– Псс, госпожа Нана! Нана!

Из-за того, что Кёко уже и забыла, что знают её тут совершенно под другим именем, она не сразу откликнулась. Вскинула голову, оторвавшись от подсчёта монет, и поняла, что обращаются к ней, только когда Лазурь уже стоял рядом и тыкался ей в плечо мокрым носом. Носил кимоно – всё ещё праздничное, расшитое журавлями и трясогузками, – ходил на двух лапах и говорил как человек, но вёл себя как типичный кот. И так же зло зашипел на остальных, мол, он здесь по делу, когда коты позади стали возмущаться, что он протиснулся без очереди.

– По какому такому делу? – спросила Кёко, и очередь стала возмущаться ещё громче оттого, что она отвлекается и не пропускает никого вперёд. Лазурь ответил как можно короче, чтобы не испытывать их терпение:

– Джун-сама зовёт.

– Только меня? – растерялась Кёко, когда Лазурь потянул её за рукав.

– Тебя, тебя! Про Странника ничего не знаю, он всё равно сейчас занят, не так ли? Иди, я тебя подменю. Я считать хорошо умею! По крайней мере, до ста. Мне же можно будет потом за это тоже какую-нибудь игрушечку получить, правда? Я хочу бубенчик.

Кёко послушно встала и, поменявшись с Лазурем местами, который уже принялся вслух вспоминать правила счёта, двинулась на несгибающихся ногах к выходу из зала. А не сгибались они потому, что Кёко судорожно перебирала в голове варианты, почему её императрица отдельно от Странника видеть хочет, и заодно вспоминала то, что подслушивала здесь ненароком вместе со сказками катарибэ[90] о звёздах и небесном молоке.

«Говорят, хранительницу Высочайшего ларца заменят!»

«Нет, говорят, её лишат ушей!»

«Нет, говорят, уже лишили – кудряшки теперь не каштановые, а рыжие от крови!»

Кёко всё ещё было дурно, когда