— Ясно. Я тебе больше наливать не буду. Хочешь пить, наливай сама. Но мне это не нравится.

— Посмотрите на него. Ты же не муж мне, чтобы решать, что мне делать.

— Угу, — кивнул я, наблюдая, как она сама налила себе полный бокал.

— Вина много, целый погреб, так что не считай. А вот Никиту я никогда. И он меня никогда. Использовал просто. Заморочил голову. Но я-то сама виновата. Сука беспринципная.

Она выпила.

— Думаешь, я не знаю, почему ты со мной дружбу водишь?

— У дружбы, — ответил я и сделал несколько глотков из бокала, — не бывает причин.

Игристое давно стало тёплым, и я его вообще не почувствовал. Ни вкуса, ни удовольствия. Ничего… Хотя нет, горечь. Горечь точно была.

— А у твоей есть, — расплылась в пьяной улыбке Катюха.

— Но ты их точно не знаешь, — пожал я плечами. — Даже представить не можешь эти причины. И деньги там не имеют никакого значения.

— Ты хочешь навредить Никите, — подмигнула она. — Может, тебя Назаров нанял, а может, другой кто-то.

— Нет, — покачал я головой. — Никто не нанимал.

— Неважно. Смысл в том, что я хочу тебе помочь. Так что, всё правильно, и ты на верной дороге. Ешь сёмгу. Остывает ведь. А когда ты сделаешь, что хочешь, расскажешь мне про то, как вены резал. Я хочу знать всё, что с тобой случилось. Но не сейчас. Потом. Когда-нибудь.

— Знаешь, Катя… — начал я.

Мне очень хотелось сказать ей что-нибудь злое и резкое, хлестануть наотмашь! До того меня бесила её жизнь. Тупость! Какая тупость! Испоганить, уничтожить, растоптать всё самое дорогое, а потом всю жизнь жрать себя поедом, мол, какая же я несчастная. Бедная, блядь, Катя!

— Ну… — подбодрила меня она и снова улыбнулась.

— Ты такая… дура. И идиотка. Безмозглая курица.

Она опешила. Улыбка сошла с её лица, но она ничего не сказала. Может уже и не соображала ничего после выпитого.

— Но я тебя почему-то жалею, — покачал я головой. — И вот что я тебе скажу. Да, ты предала. Да, охотно дала себя окрутить и забить мозги. Да, человека уже нет. Но ты в этом…

Я перевёл дух.

— Ты в этом не виновата. Его бы всё равно устранили. Чуть раньше, чуть позже. Ты ни при чём. И… мы все ошибаемся. И у каждого из нас имеется целый воз ошибок, которые уже никак не исправить. Ничего не поделать. Просто живи дальше так, чтобы не совершать новых. Мёртвые не держат на нас зла. Понимаешь меня? Живи, Катя. Только перестань ты бухать.

— Ты правда так думаешь? — заплетающимся языком произнесла она, и по щекам её потекли ручьи. — Про Серёжу. Думаешь, он меня простил?

Да чтоб ты провалилась, Катя!

От ответа меня избавил телефон. Завибрировал в кармане. Я резко вытащил его и сразу нажал на зелёную кнопку. Звонила Альфа.

— Да, — излишне сурово бросил я.

— Сергей!

Голос её был явно взволнованным и испуганным.

— Что-то случилось?

— Извини, я, наверное не вовремя.

— Да говори, пожалуйста.

— Ты бы не мог прийти?.. — помолчав, спросила она.

— Конечно, могу. Скажи только, что произошло.

— Я… мне немного страшно…

— Это из-за Вити?

— Он звонил… сказал, что придёт и… Он не придёт, разумеется. Просто… Просто… Пугал… Но, я не хочу сейчас одна сидеть в темноте…

— Через полчаса буду.

Я отключил телефон и встал из-за стола.

— Спасибо за ужин. И за разговор. На неделе созвонимся.

Катя что-то ответила, но я уже не слушал. Я хотел прийти к Альфе раньше Вити.

20. Поймал мыша — ешь не спеша

Я не думал ни о любви, ни о ненависти, ни о прощении, ни о мести. Я просто ехал. Нёсся вдаль, мчал в город и не думал вообще ни о чём. Просто летел сквозь вечерний туман и сырую неустроенность осени. Как комета через космос. Через годы, бляха, через расстоянья…

Через годы через расстоянья

На любой дороге в стороне любой

Песне ты не скажешь до свиданья

Песня не прощается с тобой…

Окна в квартире Альфы были тёмными. Я подошёл к подъезду и позвонил ей по телефону, сказал, чтобы открыла.

— Прости, пожалуйста, Сергей, — помотала она головой, когда я вошёл. — Не надо было тебя втягивать в эту историю. И звонить не надо было. Прости меня. Что мама твоя подумает…

— Да ладно, я втянулся уже. Мамы дома нет, ничего не подумает. А ты почему в темноте?

— Да… просто так… Свет включать не хочется.

— А чего этот хрен Витя хочет?

— Думаю, насытиться местью, упиться триумфом. Я неблагодарная и коварная, должна быть унижена и испить чашу своего позора, осознать глубину падения и всё такое прочее.

— Класс. Ну, и как? Ты осознала чашу и испила падение? Тебя это не заколебало ещё? Ты для чего терпишь всю эту муть? Пускаешь его, разговариваешь. Думаешь, он в глубине хороший, просто сейчас период плохой? Натравила бы на него батю своего, хотя бы. Батя у тебя тоже не подарок, тот ещё агрессор, как мне кажется.

Альфа вздохнула.

— Ладно. Придёт он?

— Думаю, нет… — снова вздохнула она. — Говорю, не надо было тебе звонить…

— Свари мне кофе, пожалуйста.

— Кофе? — как-то рассеянно переспросила Алёна.

— Если кофе нет, то…

— Нет, кофе, есть…

— Не хочешь варить? Ну, давай, я сам. Пойдём на кухню.

— Послушай… давай просто посидим тихонько…

— Как мышки?

— Как мышки… — едва слышно ответила она.

— Нет, — помолчав, отрезал я, щёлкнул выключателем и пошёл на кухню.

Там свет, я, естественно, тоже включил. Открыл подвесной шкафчик, увидел банку растворимого кофе.

— А натуральный есть? — спросил я и повернулся назад, к подошедшей Альфе.

Повернулся и замер. На мгновенье всего. На лице был свежий бланш, а у меня в груди опять полыхнуло.

— Что тебе снится, крейсер «Аврора»… — пробормотал я.

— Что? — переспросила Альфа.

— Вспышки орудий видишь вдали… Так он уже был выходит? Петрушка твой. Приходил? Успел до меня? На-ка, возьми.

Я протянул ей телефон, лежавший на столе. Её телефон.

—