— Ах! — воскликнула она. — Прямо дон Жуан!

Ну, это вряд ли, хотя вот этот набор действовал безотказно, когда мы с ней только ещё «дружили».

— Очень странно, — беззаботно пожала она плечами, закрывая за мной дверь. — Но с тобой я чувствую себя на удивление спокойно и свободно. Хотя ты ровесник моего довольно позднего сына.

— Возможно, я являюсь символом того, что жизнь можно прожить заново, — хмыкнул я, но она пропустила это мимо ушей.

— Давай, что тут. О, Италия! Браво, синьор. А торт какой?

— Советовали «Мудрого еврея», но я решил взять «Павлову».

— О, безе! Ты всё правильно сделал.

Ещё бы. То что ты безе любишь, я ещё не успел забыть.

— А я сёмгу запекла. По-домашнему, без особых изысков. Или ты был на Мишлен настроен?

Я, если честно, был настроен на то, чтобы поскорее отсюда смотаться. Свалить нахрен! Потому что все эти пузырьки, безе и сёмга по-домашнему, без изысков — всё это, как раскалённые клейма прошлой жизни, воспроизведённые в новом виде, с болезненной настойчивостью возвращали меня к недавнему прошлому.

Это для неё, для Катюхи, прошло тридцать лет, и всё давно зарубцевалось и огрубело. А моё сердце было как стейк — обугленное снаружи и кровоточащее внутри. И выглядело так же. Наверное.

Мы сели за стол.

— Ну, наливай. Ты чего такой кислый? У тебя всё нормально?

— Да, всё хорошо, — кивнул я. — В принципе. А у тебя?

— Да-а, — махнула она рукой. — Тоже в принципе. Хорошо.

Она осушила бокал, а я только пригубил.

— А Матвей часто у отца ночует?

— Пс-с-с… — Усмехнулась Катя. — Второй раз или третий за всё время.

— А что, повод какой-то?

— Не знаю. Они какие-то планы строят на будущее. Мозговой штурм. Меня не посвящают в детали. Такие у нас отношения интересные.

Она развела руками и едва не сшибла бокал.

— Вчера, — даже не заметив этого продолжала она, — орал, как потерпевший. Мол, ты меня позоришь.

— Это из-за проделок Мэта?

— Наливай. У дамы бокал пустой.

Я подлил.

— Из-за проделок, — засмеялась Катя, быстро хмелея. — Из-за них. Ничего, говорит, тебе поручить нельзя, всё испортишь.

— Да ладно, это что, Никита твой придумал ахинею с фальшивками?

— Что? — нахмурилась Катя. — Нет, конечно, шутишь что ли? Никита из-за этого скандала и спустил всех собак на Мотю. Я говорю, ты чего орёшь на ребёнка, он же просто пошутил. Прикололся. Ты же не в обиде, Серёж?

— Я-то? — усмехнулся я, — Нет, конечно. На обиженных воду возят. А вот училка, похоже, в обиде. Елена Владимировна.

— Ой, да ладно, из мухи слона раздувать.

— А что, в таком случае, Никита, поручил Матвею? — поинтересовался я. — Если не эту операцию по дезинформации.

— Не знаю точно, но что-то про тебя.

Катя ухмыльнулась и погрозила мне пальцем.

— По-моему, он нас с тобой подозревает, — добавила она и рассмеялась. — Представляешь?

— У него работа такая, — усмехнулся я. — Всех подозревать.

— Это точно, — кивнула хозяйка дома. — Ему сейчас надо выставить Назарова в неприглядном свете. У них вражда. Война. Атомная. Вот он и хочет показать, что школа, которую тот накачивает бабками, на самом деле источник всяких гадостей. А заодно и тебя выгнать. Он злой на тебя. Даже запретил мне с тобой встречаться.

Элегантные решения Никиты Щеглова. Узнаю руку мастера. Только сынок, похоже, выполнил не все инструкции своего тяти… Ну, Никитос… гроссмейстер хренов. Довольно красиво закрутил и неочевидно. Подцепил популярного блогера и, возможно, не одного его.

Витя, пожалуй, единственный, кто осмелился бы взять компромат, а значит, нарой я что-нибудь на Никиту, принёс бы к Петрушке. Ну, а куда? На федеральный уровень? Мелковат масштаб. А в области все под контролем, насколько я выяснил. Только Витя и возьмёт.

Так что он запустил первый этап с помоями на школу и одновременно плюнул в сторону Назарова. Закрыл сразу несколько целей. Меня выпнут из школы, а школе не дадут стать лицеем. Но если вдруг я всё-таки принесу Петрушке материалы на Никитоса, моментально всплывёт, что материалы на школу были фейковыми, а слова Вити Петрушко не стоят и ломаного гроша. И его сольют в канализацию.

— А Мэт правда в Москву уедет? — поинтересовался я.

— Наверно. Там же эта, Ангелина, зазноба его.

— И давно он с ней мутит?

— Конечно, давно. Она ведь та ещё штучка. С тобой вон зачем-то крутила, когда у них с Мотей вроде тоже что-то наклёвывалось… Налей-ка ещё. И вон ту бутылку открой. Знаешь, детские шутки бывают такими злыми.

— А ты знаешь, что она меня конкретно так с пути сбила?

— Ангелина? Да сучка. Знаю, конечно. Но ты, если честно, тоже хорош. Из-за какой-то мокрощелки вены резать, это уж вообще. Хорошо, что ты через это перешагнул. И знаешь, вот я на тебя смотрю и сомневаюсь в той истории. Мне кажется, не мог ты. А просто для какой-то цели туману напустил.

— А ты?

— Что? — удивилась она.

— Легко с людьми расстаёшься?

— Ты… на Никиту что ли намекаешь?

— Да что ты, ни на что я не намекаю. С чего бы?

— Знаешь, я… ну-ка плесни, не жалей. Не жалей, я сказала.

— Мне кажется, не стоит столько.

— Ага, поучи меня. Ты вот так иногда одного человека напоминаешь, прямо убить тебя хочется. Что?

Непроизвольно желваки заходи на скулах. Сами по себе.

— А я его любила, между нами говоря. А потом думала, что разлюбила.

— Бывает, — кивнул я.

— Ты, конечно, вены резал, я знаю, но ничего-то не понимаешь в жизни. Бывает. Не бывает! Я его предала, между прочим.

Она покачала головой и замолчала, уставившись на стакан.

— Тоже случается, — снова кивнул я. — Но ты же не жалеешь.

— Это я так сказала?

— Похоже на то, — хмыкнул я.

— Это не я так сказала. Это так мой психолог сказал.

Она выпила из бокала всё и сделала знак налить ещё.

— Ты к психологу ходишь? — удивился я.

— Ходила, пока Никита не прознал. Он мне по мозгам дал и запретил.

Ну, это