Увидев его целым, у меня сразу как-то отлегло.

— А ты не слышал? Будто упал кто-то!

— Да ёпта, Марат, ты проклятый, что ли? — ругнулся Егор, отплевываясь мылом. — Как появился — теперь ни пожрать, ни посрать без происшествий! Ни помыться… Эй, алё! Есть кто в танке?

Он принялся шлепать влажной рукой по дверцам, пока не наткнулся на запертую, откуда тут же высунулся еще какой-то мужик с плотным пластиковым пакетом на голове, прикрывавшим какой-то встроенный девайс на макушке. Из пакета через прореху наружу торчал только большой грузинский нос.

— Эй, что такое? — возмутился он, но Егор без объяснений двинулся искать дальше.

Тут с противоположной стороны открылась дверца, и оттуда уже в халате вышел совсем молодой паренек.

— По-моему, это было там! — указал он рукой дальше по своей стороне.

И тут сквозь шум льющейся воды мы все опять услышали стон.

Я двинулся на звук.

— Да может просто кончает кто-то слишком громко, для того тут дверцы и сделаны, — искаженным из-за пакета голосом проворчал мужик с большим носом. — А вы уже тут устроили…

Но тем не менее остался в проходе, с любопытством наблюдая за происходящим.

Со второй попытки я нашел запертую дверцу.

— Эй, ты там живой? — крикнул я, постучав по ней ладонью.

Вместо ответа раздался грохот. Из-под двери по белой плитке тонкой струйкой потекла розовая вода.

— Твою мать!

Я несколько раз с силой дернул дверь, пока хилая вертушка с той стороны с лязгом не отлетела на пол.

А когда дверь распахнулась, отшатнулся.

— Твою мать… — повторил я.

В кабинке лежал очень худой парень лет двадцати. Из разбитой головы текла кровь. Она смешивалась с водой и остатками пены, кружила над стоком вместе с кучей старых пластырей и растекалась в стороны.

Парня трясло, будто ему было очень холодно — так, что даже зубы клацали.

Но ужаснуло меня вовсе не это. А здоровенные желто-зеленые раны у него на плечах и груди, в которых копошились потревоженные водой белые черви-опарыши.

Запах тухлого мяса не мог перебить даже ароматический гель с шампунем.

С трудом сдерживая рвотный рефлекс, я отшатнулся.

Молодой парень в халате, схватившись руками за рот, побежал в дальний конец душа — туда, где располагались туалетные кабинки.

— Трупоед сраный… — выругался мужик в пакете. — Вот нахрена я сюда вышел, а⁈

— А у меня сейчас мысль — нахрена я вошел, — пробормотал Егор. — Надо было не экономить, а сходить в «Нептуна» и горя не знать.

Поскрипывая резиновыми тапочками, он прошел к двери в душевую и, приоткрыв щелку, громко крикнул: — Эй, господа-начальники! — У вас тут того! Клиент протух!

Через секунду дверь распахнулась, и внутрь вошла уже знакомая нам тетка и парень в синей пижаме, в резиновых сапогах.

— Что тут у вас? — недовольно спросила она.

— Да вон сама посмотри! — обиженно буркнул парень в пакете, рефлекторно прикрываясь руками.

Егор, абсолютно лишенный какой-то стыдливости, деловито прошел к кабинке дрожащего парня.

— Вот тут.

Тетка со своим помощником прошлепали к кабинке, и через секунду из ее уст вырвался такой лексический пассаж, что впору было позавидовать.

— Давай, Петя, тащи клеенку, трупный мешок и вызови Сергеича на дезинфекцию! — крикнула она своему напарнику. И, обернувшись к нам, недовольно прикрикнула: — Чё вылупились? Как будто сами стерильные! Мыться пришли? Так мойтесь! Щас инспектор придет, и я воду перекрою. Бегом, бегом!

И мы расползлись по своим кабинкам.

Домывался я наскоро, невольно стараясь как можно меньше прикасаться к оборудованию.

Черт его знает, кто там мылся передо мной.

Завернувшись в халат, вскрыл одноразовую бритву и, глядя на свое размытое и искаженное отражение в зеркальной плитке сбоку от душевой стойки, побрился.

Тем временем червивого клиента обмотали клеенкой, засунули в трупный мешок, оставив снаружи только лицо, и утащили куда-то в подсобку за туалетом.

Когда я вышел, кабинка дрожащего была пуста, и только красный скотч у входа напоминал о случившемся.

Я поспешил на выход.

Егор был уже в раздевалке, клеил новые пластыри.

— Помочь? — спросил я.

Тот мотнул головой.

— Сам справлюсь. Иди вон в раздатку, забери свой шмот. Эй, номерок кабинки забыл! Без него тебе хрен чего отдадут…

Выходили мы из голой русалки хмурые и молчаливые.

Пока я наконец не спросил:

— Они так всполошились, потому что это что-то заразное?..

— Да там у него любой мазок в маркере инфекциониста засияет, как новогодняя елка, — проговорил Егор.

— Я не об этом. Мне показалось, это скорее симптом заболевания, а не его причина.

Егор кивнул.

— Так и есть. Только вряд ли ты сможешь ею заразиться. Если, конечно, не станешь жрать носителя.

— Чего?..

— Ты что-нибудь слышал о куру? Типа А и типа Б.

— Это как гепатит?

— Нет, это как самая жуткая жопа, которую ты можешь представить, и еще одна. Только очень старая. Короче, расскажу я тебе одну историю, пока мы идем к зеркалке. Взял я как-то к себе одного парня. Высокий, худой, работящий. При виде юрок не срался, сырье не воровал. Только одна придурь у него была — мог ни с того ни с сего заржать. Причем так, что аж закатывается, и так минут пять без остановки. Потом рассеянный какой-то стал. Ничего в голове не держится, что не скажи. А уж когда у него тремор рук начался, я повез его в лагерь к врачу. Я не связал все это воедино, подумал, это из-за пореза, который никак не хотел зарастать. Привез, короче. А этот послушный такой, не взбрыкнул, ничего. Был уверен, что ничего у него не обнаружат. Так и получилось — над порезом поколдовали, антибиотики дали и вперед. Он таблетки пьет — а трясучка не проходит. Наоборот, стала припадками накатывать. Когда совпадала с хохотом — вообще жесть зрелище. А потом этот мой парень ослеп. Просто выкинуть его в пустоши, чтобы нелюди сожрали, мне вроде как жалко было. Так что потащил его в богадельню. Ближайшая — аж за Владимиром. Там встретил очень интересного попа, отца Феофила. Который вложил мне в одну руку пистолет, в другую — лопату и крест из двух досок дал на плечо. Сказал — все, что можно для него сделать, это пристрелить, закопать и помолиться. Так я узнал про куру.