Я остановился.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что есть люди, которые едят юрок? Ради кайфа?..

Егор замедлил шаг, обернулся.

— А что тебя удивляет? Люди много чего делают ради кайфа. Одни — девиц режут в поле лунной ночью, другие младенцев душат. А кто-то просто жрет юрок. В итоге в мозгу образуется какой-то там белок или хрен его знает, что, но серое вещество в буквальном смысле постепенно превращается в дырявую губку. Руки-ноги перестают слушаться, способность к регенерации стремительно снижается. В конечном счете от человека остается только ненасытный голод и заживо гниющая плоть. В которой, стоит только отойти от пустоши, мгновенно заводится все, что угодно.

Я растер онемевшее лицо.

— Жесть… Так, а ты сказал, есть два типа этой болячки.

— Ну, второй — это на самом деле исторический прототип, к нам по большому счету не имеет никакого отношения. Мне о нем Феофил рассказал. Когда-то давно в Новой Гвинее так чуть не вымерло целое племя. Они жрали своих умерших соплеменников, и через мозги передавали из поколения в поколение болячку, которая постепенно копилась в них, пока окончательно не убивала. Вот ее и назвали «куру», типа «трясучка».

— Понятно… А что ты сделал, кстати? После того, как поп дал тебе пистолет с лопатой и крестом?

— На хер его послал, — буркнул Егор, и продолжил шагать к зеркальной башне. — Сказал, что я со своим так не поступаю. Что сейчас я выпущу эту пулю в лоб ему самому, а потом закопаю и крест воткну перевернутый.

Я улыбнулся и двинулся следом за ним.

— Да, это ты можешь. И что ответил поп?

— Принес из покойницкой кусок мертвого юрки, — ответил Егор. — И когда я увидел, как мой парень затрясся всем телом и бросился жрать брошенный на пол кусок — на ощупь, понимаешь? Он же ослеп к тому моменту полностью! Уж не знаю, увеличивается концентрация возбуждающих токсинов после смерти носителя, или уменьшается, но он жрал и смеялся одновременно. Запихивал в себя, блевал и снова запихивал. Пока я не пристрелил его. Такие дела.

— Жуть, — повторил я.

— Да, — кивнул Егор.

— В особенности если подумать, нахрена этот твой поп держал в покойницкой кусок мертвого юрки.

— Скажу больше — мороженый кусок!

— Тем более.

— Так для себя, — невозмутимо отозвался Егор, энергично впечатывая подошвы ботинок в дорогу. — Он тоже был трупоедом. Но вовремя очухался и ушел в монахи, чтоб не сдохнуть, как мой товарищ. Только тягу свою до конца так и не смог побороть. Время от времени отпиливал себе кусочек заморозки и жрал. Потом, наверное, каялся…

Мы замолчали.

Наши ботинки вразнобой стучали по дороге, солнце нависало уже над самыми крышами домов, торопясь закончить свою сегодняшнюю вахту. Людей на улицах стало раза в три меньше.

Проходя мимо пивнухи, Егор вдруг остановился и спросил:

— Может, бахнем по разу? А потом пойдем посмотрим, выставил Медведь что-нибудь из твоего на торги или нет.

— Давай, — согласился я.

Мы опрокинули с ним за барной стойкой по две стопки водки, закусили одним бутербродом на двоих и двинули в зеркальную башню.

И тогда я понял, куда делись люди с улиц.

Они все были здесь, в зеркалке!

Ну или почти все.

Нижний этаж представлял собой огромную зону отдыха. С ковриком в виде травки, креслами и столами, пуфиками по углам и официантками.

И тремя огромными экранами. На одном показывали, как здорово умеет трястись пятая точка профессиональных танцовщиц, на втором двое киберов месили друг друга на большой песчаной площадке, огороженной красной лентой.

А на третьем группа мужиков в галстуках и костюмах любезно жали друг другу руки.

Сначала я только мельком взглянул на него.

Но что-то в одном из мужчин на видео показалось мне неожиданно знакомым, и я повернулся к нему снова.

От изумления я застыл. Все вокруг будто исчезло, и я видел только улыбающиеся лица людей на экране.

И среди них был полковник Ладыженский.

Моложавый, в прекрасной физической форме, он любезно поворачивался к фотографам и блогерам то одной стороной, то другой, чтобы дать им возможность поймать лучший ракурс.

Бегущая строка внизу сообщала, что вчера вечером господин Ладыженский, глава корпорации — гиганта Всевидящее око, встретился с господином Никитиным, чтобы обсудить детали их совместного владения новым рифтом в Ямальской пустоши…

И в следующий момент камера показала моего куратора Никитина.

— Марат, ты слышишь меня? — настойчиво окликнул меня Егор — по всей видимости, уже не в первый раз.

Но я не мог отвести глаз от картинки на экране.

— Похоже, я брежу, — одними губами проговорил я. — Эти люди… Люди на экране. Они живы? Это точно не какая-то старая запись?

— А в чем проблема? — пожал плечами Егор.

— Проблема в том, что я их знал! Знал раньше…

— А-аа, тузы нашей корпоративной верхушки, — протянул Егор, посмотрев на экран. — Так они, считай, бессмертные. Репликация, брат, все дела.

— Бессмертные?..

Я сразу вспомнил письмо, которое написала мне Таня незадолго до своей гибели.

Оно потом столько раз перечитывалось, что каждая фраза отпечаталась в памяти дословно.

«Марат, моя мутация давно устоялась, но меня специально пичкают разными стимуляторами, чтобы я теряла контроль над собой. Если бы ты знал, что на самом деле творится за этими стенами! Все комнаты прослушиваются, к посещениям нас медикаментозно готовят, чтобы никто ничего не заподозрил. И поверь, это не паранойя. Гамма щедро наделила меня, ничего не скажешь. Они все панически боятся моей способности. Так что живой и нормальной мне отсюда не выйти, но это уже не имеет значения. Беги из ЦИРа, Марат. Не верь никому. Им всем насрать на нас. И на всех остальных. И на разломы. У них совершенно иные цели. И их не остановить. Но для тебя еще есть возможность выжить. Беги, Марат! Как нас учили: бегство от противника, в разы превосходящего тебя по силе, это не трусость, а признак наличия интеллекта. Будь жив, здоров и счастлив.»

Похоже, у них действительно имелись какие-то совершенно иные цели. Очень сильно отличавшиеся от тех, которые транслировались нам.

— Что такое «репликация»?