Я сгорбился, перебирая в уме возможные варианты: боги, великие духи, демоны, древние эшаррские тексты с запретными знаниями, даже кровавое колдовство; я должен найти способ ее вылечить. Я потерял Линаса, но не могу потерять и Чарру. Если бы только я был сильнее. Если бы у меня было больше власти, я… Нет, этот путь вел обратно к ложным соблазнам Червя. Возможность получить и перевести древние тексты я отмел как неосуществимую. Соглашение с великими духами или демонами внешних царств? Рискованно. Незаконно. И, что еще важнее, я не имел ни малейшего представления, с чего начать, а значит, это стоит в одном ряду с кровавым колдовством. Оставались боги, но четверо из них пропали, а один предал Сетарис. Если бы я занялся их поисками, то оставил бы Чарру на милость Арканума и растущего под землей существа.

Я сглотнул комок в горле и сделал глубокий вдох:

– Сколько тебе осталось?

– Может, несколько месяцев. – С удивительным спокойствием она пожала плечами. – Или недель.

Времени совсем нет. Я уставился в пол невидящим взглядом. Какой смысл продолжать, если она все равно умрет у меня на руках, что бы я ни сделал, как бы ни боролся?

Чарра хлопнула меня по щеке. Санктор в ужасе вытаращил глаза, а стражники в смятении дернулись, не понимая, что происходит, но остановить ее не пытались.

– Не вздумай погружаться в уныние, – рявкнула Чарра.

– Чарра, я…

– Только не сейчас… – Она кусала губы, буравя меня взглядом. – Я смирилась с тем, что умираю, и ты тоже должен, ты ведь обещал о ней позаботиться.

Я и впрямь обещал, но в то время Лайла была еще ребенком, и с тех пор прошла целая вечность. Похоже, мне трудно о ком-либо заботиться – не знаю, то ли меня изменила магия, то ли алхимия, которой меня напоили, а может, я просто холодный подлец, слишком сильно потрепанный жизнью. Только где-то глубоко внутри еще теплились угольки жизни и любви, и я с мрачной решимостью сжимал их, надеясь распалить. Уж больно страшно осознавать, во что я превращусь, если они окончательно угаснут.

Дверь со скрипом отворилась, и вошла Киллиан с видом умудренного опытом бойца, размышляющего о предстоящем сражении. Она посмотрела на санктора, еще не опомнившегося после нашего мимолетного соприкосновения, и поджала губы.

– Твое время вышло, Эдрин, – сказала она. – Теперь мы сами позаботимся о твоей подруге, пока она не придет в себя настолько, что сможет уйти.

Это был вежливый способ заявить, что Чарра останется заложницей, а я должен вести себя как надо. Киллиан была умелым политическим игроком.

Чарра схватила меня за рукав:

– Обещай!

Как я мог отказать?

– Даю слово.

С ее губ сорвался вздох облегчения.

– Делай то, что должен.

Она пыталась сказать, чтобы я не принимал ее в расчет и любой ценой позаботился о ее дочери.

Меня охватило странное чувство, которое я узнал не сразу, – стыд. Прошло много времени с тех пор, когда я в последний раз встречался со стыдом. За годы я много раз испытывал сожаления, но только не стыд.

Как я прекрасно знал, у Арканума есть способы выяснить, что Лайла родилась с магической кровью Линаса, они могут и понять, что мы это скрывали, вопреки законам Сетариса, что бы ни было написано в фальшивых документах. В качестве назидательного примера Арканум уничтожит все, что принадлежит Чарре, выследит Лайлу и отправит ее на костер. Она уже слишком взрослая, чтобы пройти через Ковку, и с ней расправятся как с бешеным псом. И я ничего не смогу с этим поделать.

Маг может сражаться с другим магом, но мы верны Сетарису и Аркануму в целом, и закон о магорожденных непреклонен: если правда о Лайле выплывет наружу, даже у меня не поднимется рука помешать исполнить закон.

Я крепко обнял Чарру, как будто в последний раз. Зрение затуманилось от слез.

– Прощай, дорогой друг.

Все произошло так быстро, и я сомневался, что ей позволят еще раз со мной увидеться. Я запечатлел ее лицо в памяти, чтобы помнить до конца своих дней.

Она закашлялась, стараясь не расплакаться:

– Не могу сказать, что рада знакомству с тобой, Бродяга.

– Злая ты, – сказал я с улыбкой, едва сдерживая слезы.

Киллиан с прищуром посмотрела на нас, не понимая, что за волны расходятся под поверхностью слов.

Я встал на подкашивающиеся и саднящие ноги и отмахнулся от помощи стражей. Приветствуя боль, я похромал прочь.

Пока меня провожали обратно в камеру, я заметил человека, которого уж точно не хотел видеть, – моего мучителя Харальта. Но я пребывал в таком глубочайшем отчаянии, что даже не мог заставить себя вспомнить все старые обиды. Когда стражи провели меня мимо него, я промолчал.

– Стойте, – сказал Харальт.

Стражи остановились. Киллиан нетерпеливо постукивала ногой, но молчала.

Я обернулся к нему.

– Эдрин Бродяга, – сказал он почти без ненависти и совершенно не удивившись, увидев меня здесь.

– У меня нет настроения для болтовни, – отозвался я. Сил боднуть его головой тоже не было. – Оставь меня в покое.

– Я должен извиниться перед тобой, маг, – сказал он.

Я злобно вытаращился на него.

– За то, как я себя вел, – продолжил он. – Это было неблагородно. Надеюсь, ты меня простишь.

Он протянул руку.

Я шлепнул по ней, отбрасывая в сторону. На моем пальце выступила яркая капля крови от пореза.

– Прости, – сказал Харальт, поднимая руку, чтобы показать истертый перстень-печатку на пальце. Сделанная из оникса и золота эмблема семьи Грасске потрескалась и погнулась. – Я так и не сумел с ним расстаться, даже после… Ну, в общем, в прошлом я был глуп и мелочен. И ты первым мне это показал. Мне стыдно, что вел себя так низко. Я многое изменил бы, если б только мог.

– Я…

– Я могу сослаться лишь на то, что меня воспитали невежественным снобом. Но произошедшие события многому меня научили и позволили встать на новый путь.

За десять лет человек может здорово измениться, но ужас, который вызывал у меня Харальт, трудно забыть: я вообще из тех, кто долго лелеет обиды и поджидает в темном переулке, чтобы сломать обидчику колено молотком. По крайней мере, я был таким до встречи с Линасом, но без него быстро возвращался к прежнему. Я отказывался верить, что Харальт изменился. Я обмяк, ухватившись за стражей, и не знал,