Нокс тихо мяукнул у его ног.

— Как только осаду снимут — делай что хочешь. — отвечает Курт Ронингер: — хоть суп из нее вари. Если нужно будет разрешение на похороны в освященной земле — похороним. Как одну из нас, как героиню. С почестями и благословением Церкви.

— Хорошо. — Лео подумал, что этого, наверное, хотела бы и сама Алисия. Он не знает, искупит ли она свои грехи этим действием, но все равно так лучше, чем быть похороненной за городом, в нечистой земле рядом с еретиками и самоубийцами.

— Значит решили. Добро пожаловать в отряд и все такое. Контракт завтра с утра подпишешь. А пока… — Курт снял с манекена женский доспех — аккуратно, почти благоговейно. Металл был холодным на ощупь, отполированным до блеска. Гравировка с птицами и цветами казалась неуместной для орудия войны, но именно это и делало доспех уникальным — он был создан для девушки из знатного рода, которая мечтала о славе, но в итоге выбрала судьбу жены и матери.

— Сначала нужно что-то под доспех, — проговорил Курт, оглядываясь. — Где-то тут должен быть поддоспешник.

Он открыл большой сундук в углу, порылся в нём и достал тёмно-синюю стёганую куртку с высоким воротом. Она была явно женского покроя — узкая в талии, с аккуратными швами и… пуговицами. Лазурными пуговицами, каждая размером с ноготь большого пальца, гладкими и блестящими, словно капли застывшего неба.

— Это тоже её, — буркнул Курт. — Баронской дочки. Всё комплектом шло.

Лео взял куртку в руки. Ткань была плотной, но мягкой, пахла старым маслом и лавандой — видимо, её хранили с травами, чтобы не завелась моль. Он подошёл к столу, где лежала Алисия.

— Алисия, — тихо позвал он. — Мне нужно… нужно одеть тебя.

Она не ответила. Глаза закрыты, лицо безмятежно. Мертвец.

Лео сглотнул, взял её за плечи — осторожно, будто боялся сломать — и приподнял. Тело было податливым, но тяжёлым, как у спящего человека. Он просунул одну её руку в рукав куртки, потом вторую. Пальцы были холодными, но не ледяными. Почти как у живой.

Он застегнул первую пуговицу. Потом вторую.

И вдруг Алисия… остановилась.

Не то чтобы она до этого двигалась — но что-то изменилось. Лео почувствовал это — едва заметное напряжение в её теле, будто струна натянулась.

Он замер, глядя на её лицо.

Глаза всё ещё закрыты. Дыхания нет. Но рука — её правая рука — медленно, очень медленно поднялась.

Лео отшатнулся, сердце забилось быстрее.

Курт мгновенно напрягся, рука его легла на рукоять кинжала у пояса:

— Что происходит?

— Я… не знаю…

Рука Алисии дотронулась до куртки — до пуговицы, третьей сверху. Пальцы коснулись гладкой лазурной поверхности, замерли на мгновение. Потом сжались, будто пытаясь удержать что-то ускользающее.

И она открыла глаза.

Не резко. Не как мертвец, внезапно оживший в страшной сказке. Медленно, будто просыпаясь после долгого сна. Веки дрогнули, приподнялись, и из-под них выглянули зелёные глаза — те самые, которые Лео помнил, которые видел каждый день в Академии, которые смеялись, когда она шутила, и сияли, когда она была счастлива.

Но сейчас они были… пустыми. Не мёртвыми — в них не было ни злобы, ни ужаса, ни боли. Просто… пустыми. Как у ребёнка, который ещё не научился понимать мир.

Алисия смотрела на пуговицу.

Долго. Очень долго.

Потом её губы — бледные, неподвижные — шевельнулись. Из горла вырвался звук — хриплый, неживой, будто ржавый механизм, заскрипевший после долгих лет покоя.

— Кр… красивая…

Слово было едва различимым. Но оно было.

Лео замер, не в силах дышать.

Курт выдохнул, медленно отпустил рукоять кинжала:

— Триада милосердная… Она говорит.

— Алисия? — прошептал Лео, наклоняясь ближе. — Ты… ты меня слышишь?

Она не ответила. Просто продолжала смотреть на пуговицу, пальцы её гладили гладкую поверхность — снова и снова, будто пытаясь вспомнить что-то очень важное, что-то, что ускользало, как сон после пробуждения.

— Красивая, — повторила она тихо, почти беззвучно.

Лео почувствовал, как что-то сжимается у него в груди — острое, болезненное. Это была она. Алисия. Та самая Алисия, которая любила красивые вещи, которая могла остановиться посреди улицы, чтобы посмотреть на витрину с украшениями или на закат над крышами города.

Она помнит.

Хоть что-то. Хоть немного.

— Да, — прошептал Лео, и голос его дрогнул. — Да, Алисия. Красивая. Очень красивая.

Кот Нокс у ног мяукнул еще раз и Лео подумал, что Нокс — отличается от Алисии, он и выглядит как живой и ведет себя как живой, мяукает и охотится на мышей и крыс, ведет себя как кот… нет даже разумней чем обычный кот. И сейчас он отчетливо вспомнил что первое время он тоже был как будто деревянным, никуда не ходил, целыми днями лежал, уставившись в пустоту и только потом понемногу — начал оттаивать. А что, если там, за чертой жизни души сталкиваются с чем-то великим и ужасающим, таким, что они потом в себя прийти не могут? Ну или… или просто забывают все и понемногу начинают вспоминать? Тогда получается и у Алисии есть шанс. Она может вспомнить! Или научиться…

— Это хорошо. — буркнул сзади Курт Ронингер: — хороший воин должен быть умным. Если она при всей своей силе станет умнее… надевай на нее куртку малыш. Нам надо еще оружие ей подобрать. Меч я так полагаю не подойдет…

Глава 17

Глава 17

Прошло вот уже две недели после того первого, самого кровавого штурма. Лео сидел в казарме наемников, наматывая кожаный шнур на рукоять меча.

Казармы, выделенные для временного расположения наемников, располагались в старом складе у северной стены, неподалёку от Речной башни. Раньше здесь хранили бочки с солёной рыбой и вином, мешки с зерном, тюки с тканями — всё то, что купцы свозили с севера и юга, прежде чем отправить дальше, в глубь королевства. Теперь же, с началом осады, барон отдал здание под казарму наёмников, и купеческое добро поспешно вывезли, оставив лишь пустые стены и запах старого дерева, пропитанного годами рыбным душком и винными парами.

Помещение было большим — длинным и широким, с высокими потолками, закопчёнными от