Когда формальности были улажены, и перечеркнутая кляуза легла в архив, я догнал Ерофеева уже на выходе.

— Минуточку, Василий Захарович, — ласково проговорил я. — Как-то нехорошо вышло. Столько людей из-за вас пострадало: солдаты обожглись, капитан вон чуть от расстройства не помер. Нужно бы загладить моральный ущерб.

Он в ужасе посмотрел на меня, ожидая нового витка издевательств. Я вынул из мешка пару своих «целебных пластин».

— Вот. Вещица полезная. Ожоги снимает, раны затягивает. Купите у меня. Не для себя — для пострадавших солдат. Проявите, так сказать, заботу о людях государевых. Недорого. Пятьдесят рублей серебром за штуку. Ну, не жмитесь, как девка на выданье!

Его глаза полезли на лоб от такой наглости. Но спорить он не посмел. Скрипя зубами, он достал туго набитый лопатник, отсчитал четыреста бумажных рублей — эквивалент ста серебряных — забрал артефакты и, не прощаясь, почти бегом скрылся в толпе, очевидно, решив, что нервы, ну… и жизнь, что уж тут — сильно, прям бесконечно дороже денег.

— Ну вот, — сказал я подошедшему Игнату, засовывая купюры в карман, — теперь можно и прилично одеться. Пошли.

Мануфактурная лавка, куда мы направились, оказалась лучшей в городе. На полках темного дерева лоснились тяжелые отрезы английского сукна, переливался узорчатый шелк, белели кипы тончайшего голландского полотна. Едва мы переступили порог, к нам подскочил прилизанный приказчик.

— Вам чего, мужичье? — процедил он сквозь зубы. — Здесь господа одеваются! Пошли вон, нечего полы топтать!

Вот так-так. Опять мой внешний вид во вред мне играет. Не зря, значит, я решил приодеться получше. Только как сейчас поступить, чтобы и товар получить, и проблем себе новых не создать? Мне врагов и без этого мелкого приказчика хватает, а ведь и за ним хозяин стоит. Ну ладно, пойду как обычно — напролом.

Глава 14

Мануфактурная лавка мне, прямо скажем, понравилась. Огромные штабеля самых разных тканей громоздились к потолку, невольно вызывая опасения на предмет устойчивости: казалось, вот-вот, и они рухнут на голову покупателя. И пахла она именно так, как и положено: добротный, густой аромат дорогой английской шерсти, воска для натирания полов и едва уловимая нотка пыли на туго скатанных рулонах шелка. И всю эту благородную атмосферу портил лишь человек: прилизанный, тощий приказчик с лицом хорька и бегающими глазками, источающий в мою сторону яд холопского высокомерия.

— Я еще раз повторяю, здесь товар для господ, — процедил он, брезгливо кривя тонкие губы. — А для вашего брата сиволапого лавки на задворках имеются. Попроще и подешевле, все как вы, лапотные, любите!

Ну, а я, значит, стою, молчу. Разглядываю его, как диковинное насекомое. Забавно, ей-богу. В моем времени таких особей тоже хватало, только одеты они были в синтетику и люрекс, а не в сюртуки из дешёвого сукна. Мелькнула мысль: коротким импульсом перемкнуть ему нервный узел, вон там, за прядью сальных волос, чтобы застыл минут на десять. Но нет — второго приказчика тут не наблюдается, а этот — ну вот как он меня обслужит, если будет десять минут стоять манекеном и пускать слюни на свой драгоценный товар? Во-от. А мне терять время ни к чему, опять же, Игнат снаружи ждет… В общем, надо бы привести его в чувство побыстрее, и без нейроимпульсов.

— Мне нужно лучшее, что у вас есть, — ровным тоном повторяю я. — Тёмно-синее сукно. Английское.

Он аж задохнулся от такой наглости.

— Да ты… ты хоть ведаешь, сколько оно стоит⁈ — взвизгнул приказчик. — Тебе на такое год спину гнуть! Пошёл вон, покуда я охрану не кликнул!

Я уж было хотел пояснить, где видел его охрану, но тут, прерывая это занимательное представление, колокольчик над дверью нежно звякнул, и в лавку, шурша юбками, вплыла молодая дама. И, нельзя не признать, была она хороша. Лет двадцати пяти, не больше. Высокая, по местным меркам — стройная, в элегантном платье глубокого изумрудного цвета, выгодно оттенявшем её светлую кожу и копну уложенных в сложную причёску тёмно-каштановых волос. Движения плавные, уверенные. И — никакой провинциальной скованности — умеет подать себя!

Холуй за прилавком мгновенно переменился в лице, сгибаясь в подобострастном поклоне, а его физиономия расплылась в угодливой улыбке.

— Сударыня Анфиса Спиридоновна! Какая радость! А я, право, считал часы с вашего последнего к нам визита. Прошу, проходите! Извольте видеть: самого лучшего атласу завезли, китайского, из новой партии!

Она небрежно, как надоедливой мухе кивнула ему, окидывая лавку цепким, оценивающим взглядом. Взгляд этот скользнул по мне — сперва с легким недоумением, словно увидела в привычном месте выбивающуюся из ряда вон картину. Но потом он задержался на долю секунды дольше положенного. Вижу, как изящно изогнулась её бровь. Ну, в целом, понятно: что-то в уравнении не сходится. Мужик в крестьянской одежде не должен стоять с такой осанкой и так спокойно взирать на пресмыкающегося приказчика. Да что там — мужик деревенский вообще в эту лавку не должен заходить! Нестыковка.

— Благодарю, любезный, я сперва осмотрюсь, — мелодичным голосом ответила она, начиная медленно прохаживаться вдоль полок.

Приказчик, получив вежливый отказ, с удвоенной злостью развернулся ко мне.

— Ну? Ты ещё здесь?

— А где же мне быть, «любезный»? Вы покамест мне еще ничего не продали!

В голове у приказчика явно не срасталось мое поведение с внешним видом, но отступать, особенно при даме, он не хотел. И выдал последний, на его взгляд, аргумент, способный унизить меня, и наконец-то избавиться от надоедливого посетителя.

— Да ты не уймешься? Ну вот, смотри! Три рубля серебром за аршин! — выпалил он, назвав, очевидно, самую безумную цену, какая только пришла ему в голову. — Доволен? А теперь убирайся!

Краем глаза вижу, как Анфиса Спиридоновна замерла у дальнего прилавка, якобы разглядывая кружева, но вся превратившись в слух. Нда… Так и тянет пропустить через этого хмыря ток в сотню-другую вольт, чтобы привести в чувство. Но — не при даме же! Заорет же, как резанный, еще и штанишки замочит… Ладно, размажем его по-другому. Некогда баловаться — мне еще швею-мотористку искать, или как тут они называются.

Не говоря ни слова, запускаю руку за пазуху и достаю толстую, увесистую пачку ассигнаций — деньги купца Ерофеева. Выдергиваю из пачки несколько и с глухим шлепком