И тут тишину разорвал отчаянный, срывающийся мальчишеский крик:

— Лекарь! Дядя Михаил!

Дверь мастерской с грохотом распахнулась, и на порог, задыхаясь, ввалился Илейка. Его лицо было белым от ужаса, глаза — огромными, полными паники.

— Беда! — прохрипел он, хватая ртом воздух. — Солдаты! Из города… целая прорва! В деревню вошли… идут прямо сюда! Во главе… тот самый… что с попом был… только злющий теперь, страшный!

Я бросил инструмент, вытирая руки, выскочил на крыльцо и увидел то, о чем кричал мальчонка.

По широкой деревенской улице, поднимая густую летнюю пыль, ровным, чеканным шагом двигался настоящий воинский отряд: целая рота, не меньше сотни человек в форме, с ружьями на плече. Примкнутые штыки блестели на солнце. А во главе отряда, сверкая серебром эполет и уверенно восседая на сытом кауром коне, ехал капитан Зарубин. В его осанке так и сквозила уверенность в своей правоте и силе. Видимо, так на него действовала численность отряда.

И какая сволочь их все на меня натравливает? Купчина никак не уймется? Все мало ему…

Рота остановилась на околице, отрезая мой дом от остальной деревни. По команде капитана солдаты начали без суеты, по-деловому, выстраиваться в линию, как будто готовясь к штурму.

Та-ак… Разберемся с этими, и надо будет навестить купца Ерофеева. Мне это надоело.

Глава 13

«На этот раз, клянусь честью, все будет иначе».

Эта мысль барабанила в висках капитана Зарубина в такт мерному шагу его полицейской роты. Он ехал во главе отряда, стараясь, чтобы его спина была прямой, а взгляд — уверенным и строгим. Он был офицером, представителем закона, и трусость ему была не по чину.

И все же, холодок, липкий и неприятный, нет-нет да и пробегал по спине. Он помнил. Помнил тот унизительный день, когда он пришел арестовывать этого Молниева. Помнил ледяное презрение в глазах столичного аристократа, господина адъютанта Верхотурова, чей статус смял его, как бумажный лист. Помнил свой собственный, застарелый испуг, когда он, бормоча извинения, почти бегом ретировался под насмешливыми взглядами деревенских.

Но сегодня все будет по-другому. За его спиной — не пара стражников, а целая рота закаленных бойцов. И, что куда важнее, за ним стояла тень не простого купца, а самого князя Голицына. Князь лично заверил его, что любые действия по задержанию бунтовщика будут прикрыты на самом высоком уровне. Против слова князя даже адъютант Верхотуров — не указчик. Но и боязно встревать в разборки аристократов. Даже капитан полиции в таких играх — пешка, тем более из далекой провинции, как их.

Такие мысли и сомнения одолевали Зарубина, пока они не вышли на околицу. Там, где еще пару недель назад был пустырь, теперь стоял дом. Крепкий, ладный сруб с высоким, острым частоколом вокруг. Не изба — крепость. И все это — для одного человека. В груди засосало от неприятного предчувствия. Это было неправильно. Так не живут простые мужики. Ладно если бы большая семья была, да каждый — ремесленник, али какой умелый человек. Но тут-то для одиночки целые хоромы!

— Окружить! — рявкнул он, чтобы скрыть собственную дрожь. — Никому не входить и не выходить! Я вызываю тебя, Михаил Молниев! Именем закона, сдавайся!

Тот появился на крыльце. Спокойный. Уверенный. Без капли страха. С той же аристократической осанкой, что так выводила Зарубина из себя в позе Верхотурова, да иных аристократов. А тут — мальчишка! Капитан, собрав всю волю в кулак, зачитал требование немедленно сдаться по обвинению в порче купеческого имущества.

В ответ Молниев лишь усмехнулся.

— Я не считаю себя виновным, капитан. И никуда с вами не пойду.

— Это бунт! — от непонимания спокойствия парня взвизгнул Зарубин.

— Нет, — покачал головой Молниев, и усмешка его стала зловещей. — Это предупреждение. А вот при попытке применить силу…

В этот момент из его пустых рук, с тихим, сухим треском, на землю стекли два извивающихся кнута из чистой, ослепительной молнии. Они извивались у его ног, как живые змеи, толщиной в палец, и шипели, озаряя двор призрачным синим светом. Закаленные в боях солдаты, видевшие и не такое, в ужасе отшатнулись. Строй смешался. У самого Зарубина холодный пот потек по спине. Но преклониться перед этим мальчишкой? Простым мужиком? Никогда!

— Не отступать! — яростно заорал Зарубин, выхватывая саблю. — Фузеи к бою! Заряжай! Пли по колдуну!

Преодолевая ужас, солдаты начали неловко открывать свои подсумки, доставать бумажные патроны, готовясь заряжать оружие. И в этот момент колдун действовал.

Один из кнутов в его руке погас. Освободившейся ладонью он небрежно полез в карман штанов и достал щепотку чего-то похожего на сухой мох. Легким движением он бросил этот мох в их сторону.

Взрыв. Не было огня, но была вспышка — слепящая, белая, как тысяча солнц. И грохот. Оглушительный удар, от которого заложило уши, и подогнулись колени. Зарубин на несколько секунд ослеп и оглох, мир превратился в белый шум.

Когда зрение начало возвращаться, первое, что он увидел, был тонкий, едкий дымок, который вился из открытых подсумков его солдат. А затем раздался панический крик одного из них.

Раздалась серия глухих, быстрых хлопков, будто взорвалось несколько десятков шутих разом. Порох в подсумках и бумажных патронах воспламенился.

Из сумок на поясах солдат вырвались короткие, яростные языки пламени. Бумажные гильзы в руках вспыхнули, как факелы, опаляя пальцы и лица. Двор наполнился криками боли и ужаса, запахом жженой кожи, волос и едким, густым пороховым дымом.

Строй окончательно рассыпался. Солдаты, объятые паникой, бросали свои бесполезные фузеи. Кто-то катался по земле, пытаясь сбить огонь с тлеющего мундира, кто-то, безумно визжа, бежал прочь, размахивая обожженными руками. Лошадь под Зарубиным, обезумев от грохота и запаха дыма, встала на дыбы, едва не сбросив седока.

Последний огненный кнут в руке Молниева погас. Тот лениво махнул им рукой, будто отгоняя назойливую мошкару.

— Уходите. Вам меня не взять.

Только далеко за околицей, у самого въезда в деревню, растерянным унтер-офицерам, орудуя кулаками и площадной бранью, удалось наконец собрать