— Лес-то, барин? Лес как лес, да только с недавних пор порченый стал,

Рыжий детина, которого дружки называли «Серж», нетерпеливо фыркнул:

— Ты нам зубы-то не заговаривай, старый! Конкретнее! Какая в нем порча? Черти, что ли, водятся?

Старикан покачал головой, прокряхтел, и в глазах его блеснул лукавый огонек.

— Хуже, ваше благородие, ох, хуже! Твари неведомы там завелись. Их глазом не видать, а оне, ироды, из человека жизнь тянут, аки паук из мухи. Наш-то отец Василий, дай ему Бог здоровья, ходил их изгонять с крестом святым…

— Ну и что⁈ Изгнал⁈ — нетерпеливо спросил хрупкий белокурый дворянчик, теребя манжет изящного кавалерийского мундира.

Старик трагически вздохнул и развел руками.

— Какое там, барин! Сам еле ноги унес! Вернулся весь бледный аки полотно! Ежели б не Михайло наш, так наверное и отдал бы Богу душу прям там, на поляне-то, или и вовсе не вернувси!

Еще один голицынский дружок — полноватый, рыхлый увалень в белом картузе — брезгливо поморщился.

— Брешешь ты все, старый хрыч. Чтоб поп да нечисти испугался? Не бывает такого.

— А я и не брешу! — обиделся старик. — Тут почище было! К нам намедни барин один знатный приезжал, из самой Перми! Господин Верхотуров! — он произнес фамилию с особым, почтительным придыханием. — Так он с Михайлом в тот лес тоже пошел…

Голицын, до того слушавший с ленивым интересом, насторожился.

— Верхотуров? Илья? Адъютант генерал-губернатора? Что с ним сталось?

Старик понизил голос до заговорщического шепота, и все деревенские, затаив дыхание, придвинулась ближе.

— А то и сталось, князь, что вынесли его оттуда без памяти! Упал, как подкошенный! И ежели б не Михайло наш, ежели б не сила его целительная, так и остался бы господин Верхотуров там лежать, на съедение тем тварям невидимым! Вот какой он, лесок-то наш…

Одно лишь упоминание известной дворянской фамилии подействовало на компанию мгновенно. Перспектива разделить судьбу другого аристократа, даже ради развлечения, их не прельщала. Веселое приключение на поверку оказалось смертельно опасной ловушкой.

Спесь с дворянчиков слетела с задорным свистом и, не сговариваясь, они заторопились к своим экипажам. Голицын, уже садясь в коляску, обернулся и бросил на меня долгий, тяжелый, полный холодной ненависти взгляд. Тут все понимали, он проиграл эту дуэль — и словесную, и моральную, и магическую. Князь был публично унижен тем, кого считал простым мужиком.

Такого не прощают. Я по себе знаю.

* * *

Отъезд спесивых дворян повлек за собой довольно странные и неожиданные последствия. Деревня, взбудораженная сначала чередой невероятных событий в лесу, потом — визитом этих хлыщей, облегченно выдохнула, и жизнь вернулась в свое сонное, привычное русло. Но не для меня: моральная победа над Голицыным, как оказалось, имела неожиданный, крайне утомительный и довольно забавный побочный эффект.

В глазах деревенских девиц я окончательно превратился из страшного колдуна в героя какой-то волшебной сказки. Сильный, загадочный, независимый, живущий один в своем новом доме, да еще и способный поставить на место самих господ! Романтический герой, е-мое! И вот, забыв о недавнем страхе, местные дивы открыли на меня сезон охоты.

Первой на штурм пошла некая Дарья. Эта разбитная девка с наглыми глазами и вздернутым носом совсем не была «первой красавицей» на деревне, но сполна компенсировала это редкой настырностью. Уже на следующий день от отъезда «господ» она ввалилась в мою мастерскую, картинно хватаясь за сердце и жалуясь на «огонь унутре, что жгет почище угольев». Просканировав ее и не найдя ничего, кроме отменного здоровья и воспаления хитрости, я молча вручил ей ковш родниковой воды и указал на дверь. Обиженно фыркнув, она ушла… а вот процесс пошел.

Ее провал лишь раззадорил остальных.

— Господин лекарь, а я вот вам пирожков от маменьки принесла, — постучавшись в калитку, крикнула на весь двор Фекла, девица слащавая и себе на уме.

— Благодарю, — принял я подношение.

Самому готовить некогда, да и не смогу я таких пирогов сам испечь. В ответ меня обстреляли томными взглядами, да завалили горой вопросов о моей работе, а как у меня к Аглае отношение, а красивая ли она, а может, мы сходим до опушки, посидим под луной, а…

Еще раз уже более сухо поблагодарив, я выпроводил ее за порог. Затем была целая делегация, «случайно» проходившая мимо моего двора и засыпавшая меня глупыми комплиментами и хихиканьем. Мне пришлось буквально прокладывать себе путь сквозь этот цветник, чтобы просто добраться до колодца. И при этом некоторые среди девиц оказались настолько храбрыми, находясь в толпе, что не постеснялись и грудью прижаться, и даже пытались вроде как случайно и внизу меня прощупать.

Они были повсюду, и от этого назойливого внимания — попыток заглянуть в глаза, коснуться руки, поговорить о какой-то ерунде — я уставал больше, чем от схватки с десятком «червей».

Нда. Ситуация! С тварями в лесу все же проще. У них, по крайней мере, намерения честные — сожрать тебя, и никаких уловок. А здесь… здесь бой без правил, и энергокнутом так вот просто не помашешь! И, с одной стороны, вроде и надо бы мне завести пассию. Но увы — местные девицы меня не прельщали. Еще с прошлых времен привык я к дамам совсем другого уровня, и переломить себя было нелегко.

Но самое «веселое» случилось дальше.

Через пару дней, вечером, когда я был полностью поглощен работой над новой охранной руной, в мастерскую заглянул Игнат, старший сын Кузьмича. Переминаясь с ноги на ногу, неловко тиская в руках шапку и избегая смотреть мне в глаза, он долго ходил вокруг да около, пока, наконец, не произнес:

— Вы это, господин лекарь… поосторожнее будьте! Я тут… слышал, как наши молодые шептались… Матвей, сын кузнеца, да Гришка… злые на вас шибко. Что-де всех девок к себе приворожили. Вроде, хочут наши парни «петуха красного» вам пустить, «покуда спит». Может, и глупости это все, браги перепились да языками мелют… да кто ж их знает. Берегитеся, в общем.

— Спасибо, Игнатка! — от души произнес я. — Вон, держи зажигалку. Дарю!

Проводив парня до ворот, я от души выругался. Вон как оно, оказывается! Нет, я, конечно, замечал косые взгляды местной молодежи, но совершенно не придавал им значения. Потому и не заметил, как тихая война, объявленная мне деревенскими парнями, из стадии мрачных взглядов быстро перешла в нечто более осязаемое. А зря: