Второе письмо было еще хитрее. В канцелярию генерал-губернатора, касательно его превосходительства, адъютанта генерал-губернатора Верхотурова Ильи Васильевича. Здесь Ерофеев уже выражал не гнев, а «глубочайшую и искреннюю обеспокоенность». Сообщал, что «уважаемый дворянин по необъяснимой причине попал под сильное влияние опасного простолюдина», за которым замечены «деяния, здравым смыслом необъяснимые». Конечно, он ни в чем не обвинял господина адъютанта Верхотурова. Что вы, как можно! Нет, он переживал за него. Ерофеев выражал опасение, не был ли разум благородного Ильи Васильевича «опутан злыми чарами», и смиренно просил его превосходительство «оказать милость и прислать сведущих людей для расследования, дабы оградить честь дворянского мундира и государственную безопасность от козней колдовских».

Перечитав оба письма, купец удовлетворенно хмыкнул. Он аккуратно сложил их и запечатал личной печатью с гильдейским гербом.

Раз дубины и кулаки не помогли, теперь в бой вступали сургуч, перо и бюрократия. А это было оружие куда более страшное. Там, в Перми, разберутся. А если надо будет дать ход делу — подмажем! Не в первый раз…

* * *

Два дня прошли в уединении и труде. Мой новый дом, был уже не совсем пуст и быстро превращался из простого сруба в укрепленный пункт и лабораторию. Ночи стали спокойнее. Несколько раз за ночь я просыпался от слабого гула защитных рун на заборе — это мелкие «черви», постепенно расползающиеся по округе, натыкались на невидимый барьер и, получив легкий разряд, уползали прочь. Моя крепость работала, охраняя не только меня, но и не допуская тварей в деревню.

Это позволило мне сосредоточиться на более тонких вещах. Во-первых, позаботился о спасенном из-под влияния клещевика мужике. После моего «жесткого излечения» он оказался парализован. Договорился устроить его у старосты Федота и запустил регенерацию нервных волокон. Несколько дней, и будет как новый.

Во-вторых, продолжил заниматься домом. К вечеру второго дня я закончил работу над первым настоящим охранным артефактом. Не просто барьером, а системой раннего предупреждения. Я взял гладкий речной камень, часами вырезая на нем сложную руну-резонатор, а затем соединил его тонкой медной проволокой с маленьким бронзовым колокольчиком, который выменял у Кузьмича на целебную мазь. Подвешенный над дверью, этот примитивный, но эффективный прибор молчал. Но стоило существу с сильной энергетической аурой — будь то маг или крупная тварь — пересечь внешний периметр, как камень должен был нагреться, передав импульс по проволоке и заставив колокольчик издать тихий, мелодичный звон.

Установил энергомембраны на окнах. Теперь ни воздух, ни комары уже не летели внутрь. Кроме того, я решил проблему освещения. Больше никаких вонючих, коптящих лучин. В нескольких глиняных горшках, плотно закрытых крышками с единственным отверстием, я разместил колонии специально обработанного мха и по кусочку гриба-аккумулятора. Теперь по ночам моя мастерская заливалась ровным, мягким, белесым светом, не дающим ни дыма, ни пляшущих теней.

Я как раз проверял соединение на «сигнальном амулете», когда до моих ушей донесся шум, чуждый этой деревне. Это не был скрип крестьянской телеги или мычание коров. Это было звонкое ржание породистых лошадей, скрип дорогих рессор, громкие, полные праздной уверенности голоса и взрывы хохота.

Выйдя за ворота, я увидел их. К околице подкатили два легких, щегольских экипажа, запряженных парой сытых рысаков. Из них высыпала компания из пяти молодых людей, одетых по последней столичной моде: яркие сюртуки, узкие панталоны, цилиндры на головах. «Золотая молодежь» из Кунгура или даже откуда подальше, очевидно, изрядно заскучавшая в уездной глуши и решившая развеяться, съездив поглазеть на «деревенского колдуна», слухи о котором, похоже, дошли и до города.

Они вели себя как хозяева жизни. Громко обсуждали убогость изб, с показным отвращением морщились от запаха навоза и потешались над высыпавшими на улицу редкими крестьянами, отпуская в их адрес сальные шуточки. Они приехали за представлением, и вся деревня была для них сценой.

Заметив кучку деревенских ребятишек, с любопытством и страхом глазевших на них, один из дворян — самый элегантный и, на первый взгляд, спокойный — с ленивой усмешкой шагнул вперед.

— Ну что, jeunes mesdames et messieurs, (юные мадам и месье) не желаете развлечься?

— Le prince Golitsyne a décidé de combler les villageois de ses bienfaits! (Князь Голицын решил облагодетельствовать поселян!) — пьяным голосом выкрикнул один из дворянчиков.

Оп-па! Да это, выходит, молодой князь Голицын! Быстро просканировав его, я тотчас же почувствовал исходящую от него ауру — тонкую, едва заметную, но неприятно знакомую. Так и есть! И тут же ко мне пришло понимание, что Голицын уже успел где-то стать магом! Что вскоре и подтвердилось самым наглядным образом.

Юный князь обратил внимание на тощую, шелудивую дворнягу, что крутилась у колодца в надежде на подачку.

Скучающим движением он щелкнул пальцами.

Собака вдруг истошно взвизгнула, будто ее ошпарили кипятком. Ее тело неестественно выпрямилось, и, заскулив от боли и недоумения, она встала на задние лапы. Передние лапы нелепо задергались, и она начала неуклюже, с подвыванием, «танцевать», кружась на месте. В ее мутных глазах стоял неподдельный ужас, мышцы сводило судорогой, но невидимая сила заставляла ее продолжать этот жалкий танец.

Друзья Голицына взорвались хохотом. Деревенские дети, не понимая скрытой за этим «фокусом» жестокости, тоже прыснули со смеху, тыча в потешную собачонку пальцами.

Н о я не смеялся. Не до смеху тут было. Вот дерьмо! Да это же примитивная форма магии «марионеточника»! Точное, хирургическое управление чужой нервной системой. Пока еще в неуклюжем исполнении — Голицын, понятное дело, не успел ее освоить в полной мере. Да и знаний предыдущих поколений за ним нет — он сам первый в своем роде маг. Но эту технику ни с чем не спутаешь. И в памяти, как клеймо, вспыхнул образ другого Голицына, из моего времени, из свиты Иерарха Адамантоса. А здесь я вижу, получается, его предка — родоначальника настоящего, магического рода Голицыных, а не просто княжеского, но бездарного рода, как было до прихода магии.

Наконец, вдоволь