– Прости, – сказала Персеваль. – Я не хотела тебя пугать. Это мне, Риан?

Девочка замялась, глядя во все глаза на Персеваль. Она была маленькой, хрупкой, с изящными чертами лица. Безумная пена ее вьющихся черных волос была обрезана на уровне плеч и собрана воедино с помощью дешевых, но симпатичных заколок – пластмассовых паучков с цветными глазами. Паучки сплели между собой прозрачную сетку для волос.

Девочка была совсем не похожа на мать, но, с другой стороны, кто вообще на нее похож?

– Это тебе, – выдавила она и нагнулась за миской. К счастью, миска не перевернулась.

Она подняла с пола и ложку, а затем вытерла ее подолом бурой блузки. Как будто сейчас Персеваль могла расстроить грязная посуда.

Когда Риан снова посмотрела на Персеваль, та развела руки в стороны, демонстрируя свою беспомощность. Персеваль, закованная в цепи, не могла есть самостоятельно: напряжение, словно жидкое пламя, текло по ее шее и плечам, и это причиняло ей даже больше боли, чем отсутствие крыльев. «Ариан Конн», – сказала себе Персеваль и почувствовала себя немного глупо. Она не выйдет на свободу и не сможет сразиться с леди Ариан, даже если произнесет ее имя хоть тысячу раз.

И в любом случае Ариан – старшая из живых и общепризнанных дочерей Аласдера Конна, который был Командором с тех пор, как умер последний Капитан. Почти пятьсот лет, почти с тех пор, как закончилось движение. Она – птица совсем другого полета.

Вот только здесь – совсем без присмотра – оказалась эта девочка Риан; ее, похоже, без какой-либо задней мысли отправили прислуживать Персеваль. Для нее, инженера из Дома Двигателя, это было настоящее чудо. Возможно, даже здесь, во Власти, у нее есть друг.

Персеваль встала на подушечки стоп, чтобы уменьшить давление на руки.

– Я накормлю тебя, – сказала Риан, словно заметив жест Персеваль.

Она зачерпнула ложкой кашу и подняла ее – Персеваль нужно было лишь сдвинуть подбородок вперед, чтобы добраться до еды.

Разумеется, в кашу могли что-то подмешать, но, с другой стороны, ее же заковали в наноцепи. Если они хотят допросить, отравить или убить ее, в их распоряжении есть более простые методы.

И Персеваль не сомневалась в том, что эти методы будут использованы.

Даже после такого небольшого движения ей захотелось охнуть от боли, но она заставила себя лишь слегка зашипеть. Но Риан это заметила и, скормив Персеваль ложку каши, обошла вокруг нее, чтобы посмотреть на ее спину.

Отсутствие одежды не заставляло Персеваль ощущать свою наготу, но сейчас, когда служанка из Дома Власти глазела на ее обрубки, Персеваль действительно почувствовала себя униженной. Она все равно вздернула голову и прожевала кашу, прежде чем ее проглотить. Распаренные зерна затрещали у нее на зубах. У меда был цветочный вкус. «Тимьян и лаванда», – подумала она.

Какое счастье, что Риан к ней не прикоснулась. Но, судя по ее голосу, ей этого хотелось.

– Почему твои раны не зажили?

Персеваль содрогнулась, словно слова Риан были рукой, которая провела по щетине на ее затылке.

Ее раны не зажили, потому что мысль об исцелении была ей ненавистна. Она не могла признаться себе в том, что больше никогда не будет летать. А это был самый жуткий вид глупости.

Ей не нужно было закрывать глаза, чтобы исцелить себя. Она просто дотянулась до симбиотической паутины, которая тянулась через ее мозг, текла по ее венам, сплелась с плотью и мускулами. Силой воли Персеваль заставила раны заживать.

Она ощутила покалывание и зуд; она почувствовала, как извиваются корочки, как растут клетки, как закрываются раны.

Она позволила цепям снова принять на себя ее вес, хотя при этом у нее закружилась голова от боли. Процесс исцеления лишил ее сил.

Риан все еще стояла у нее за спиной. Персеваль представила себе Риан, которая, открыв рот от удивления, смотрит на то, как затягиваются глубокие раны, нанесенные антимечом. Персеваль подумала о том, может ли она на самом деле ощутить спиной тепло ладони – или же она лишь просто нафантазировала себе, что Риан хочет коснуться ее и едва сдерживается.

В любом случае сейчас Персеваль отчаянно нуждалась в пище.

– Кашу, – сказала она, и Риан, ахнув, забормотала извинения и поспешно взяла ложку и миску.

Персеваль съела все и выпила чай. А когда Риан уже уходила, Персеваль выпрямилась и натянула цепи. Будь у нее крылья, они бы сейчас развернулись, поддерживая равновесие…

Но вместо этого нежная новая кожа треснула, и по ее спине снова потекли тонкие, словно перья, струйки крови.

Риан, дрожа, поднималась по лестнице. Пустая миска дребезжала на пластмассовом подносе, а обувь щелкала по прозрачным ступенькам. Эхо – летящее по коридорам, в которых царила странная тишина, – возможно, было отзвуком голоса Персеваль, словно пленница звала ее: Риан, Риан, Риан.

Когда Риан принесла грязную миску на кухню, Голова учил Роджера руководить работой посудомоек. Роджер был худощавым и темноволосым мужчиной с крючковатым носом и ямочкой на подбородке – полная противоположность коренастому мускулистому Голове. Голова поднял взгляд, когда Риан зашла на кухню, и быстрым движением пальцев приказал ей подойти. Слегка потеснив Роджера, Риан наклонилась, чтобы спустить посуду в посудомойки: розовые и пенистые, они потянулись вверх, чтобы смягчить падение предметов и покрыть их моющим раствором.

Голова шагнул к Риан и ущипнул ее за щеку, чтобы она улыбнулась.

– Отчего тревожна?

Странно, что он шутит, ведь он сам казался взволнованным. Но таким был Голова. Если верить ему, он служил кастеляном и домоуправителем семьи Коннов с тех самых пор, как Тристен и Эфре были малышами в ползунках.

Возможно, что Власть выросла вокруг него, словно дом – вокруг конька крыши.

У Головы не было необходимости подтверждать свою власть с помощью ударов и увещеваний. А сирота Риан не знала человека, которому она доверяла бы больше, чем ему.

– Голова, она знала мое имя.

Голова зацокал языком и коснулся локтя Роджера, чтобы привлечь его внимание к посудомойкам: они обрабатывали один и тот же участок снова и снова, застряв в петле обратной связи.

– Говорят, демоны знают кучу всего, – сказал Голова, не глядя на Риан. – А если то, что выползает из Двигателя, – не демоны, значит, в мире их нет.

Риан фыркнула, и вот за это удостоилась косого взгляда.

– У вас есть точка зрения, мисс