— Ну, все-все, видишь, живой я, и даже здоровый. А насчет звонка, я же не знал, что ты в курсе. Жив, и ладно. Все, милая, проехали. Как твой день прошел?

Спать Вяземский все же решил днем не ложиться. Закончив разговор с Ольгой, он спустился в подвал и принялся колдовать над амариилом, пытаясь нанести на него руну разрушения и запечатать ее так же, как было на том, что вставлен в кукри. Но не получалось, держалась полчаса, потом исчезала, и камень становился гладким, как и был до этого. Похоже, ему не хватало какого-то знания. Взгляд Вяземского упал на стену, на которой висел забытый металлоискатель.

— А почему бы и нет? — произнес он вслух в пустоту подвала. Достав телефон, улыбнулся, через два дня будет ровно год, как он нашел зеркало фрейлины, подходил к концу май, завтра у матери година, а послезавтра у него день рождения.

Нажав кнопку вызова и дождавшись ответа, он с улыбкой произнес:

— Милая, привет. Слушай, я знаю, что у тебя на послезавтра были планы, вот чую, что ты задумала какой-то сюрприз, но я прошу, отмени его. У меня есть традиция, я провожу его всегда один, в поле. Глянул сегодня на металлоискатель, вспомнил, с чего все началось, и решил, что то, что я стал зеркальщиком, не повод что-то менять. Так что завтра утром я уезжаю за город на пару дней, к выходным вернусь. Замариную шашлык, куплю много всяких вкусностей, соберем друзей и отметим. Как тебе такой план?

Весь его монолог Ольга выслушала, не перебивая.

— Хорошо, как скажешь, любимый, — вполне легко согласилась она. — Это твой день. Я возьму денек, можно сказать, отгул, и вернусь в Энск в пятницу. Думаю, Старостин пойдет мне навстречу, он и так говорит, что по темпам обучения я превосхожу всех, кто учился в отделе. Закуплюсь, дом приберу и начну готовить, а в субботу будем встречать гостей. Я всех обзвоню, и все организую.

— Спасибо, милая, я рад, что ты поняла меня. Люблю тебя.

— И я тебя, будь осторожен.

— Буду, — заверил он и оборвал разговор, после чего вздохнул и набрал майора Кочнева. — Здравия желаю, Евгений Владимирович, — с холодком поприветствовал он своего куратора. Звоню сообщить, что на три дня уезжаю из города, меня дергать, только если точно мой профиль. Вернусь в пятницу утром.

— Слишком воли много взял, — буркнул майор, — даже не отпрашиваешься, а так, перед фактом ставишь.

— А не пошел бы ты на хер, майор. Я — вольный зеркальщик. Выгодно вашей конторе, чтобы я в ней числился, я числюсь, меня это устраивает. Но я тебе в первый день, майор, сказал, не вздумай меня строить, я — сам по себе, вольный ветер, захотел уехал, просто решил из вежливости тебя в известность поставить. А теперь адью, буду в пятницу утром.

— Ладно, — буркнул тот, прекрасно понимая, что ничего сделать с Вяземским не может. — Там хоть связь есть?

— Есть, но плохая, так что, лучше СМСкой, и то, если что-то важное и срочное, вроде той ведьмы, что в Заринске жесть творила. А теперь отбой, мне подготовиться к поездке надо.

Спустя пять минут Радим уже собирал вещи, сгонял в магазин, купил продуктов. По традиции взял пару стейков, создал для сумки-холодильника простенький морозный артефакт, к одиннадцати вечера вранглер был загружен. Все вещи были старые, из прошлой жизни — спальник, лопата, чайник, рюкзак и берцы, только вот горка новая, та, в которой он ходил в поле целых три года, не пережила его новую суматошную жизнь.

А на рассвете Радим ехал на восток, навстречу поднимающемуся из-за горизонта солнцу. Местом для копа он выбрал ту самую деревню, в которой было найдено зеркало фрейлины Медичи, так резко изменившее его жизнь. Через полтора часа он свернул на заросшую грунтовку, еще через тридцать минут остановился на том же самом месте, где останавливался год назад. Несмотря на то, что недавно прошел дождь, проехал легко. Выбравшись из вранглера, Радим полной грудью вдохнул свежий воздух.

— Как же мне этого не хватало, — мысленно произнес он. — Не копа, черт с ним, в деньгах не нуждаюсь, а вот этой тишины, одиночества, покоя.

Радим прошел на место старого лагеря. За час он поставил новый навес, после чего разжег костер. Через пять минут там закипал старый медный закопченный чайник. Заварив кофе, он несколько минут сидел, грея руки о слегка помятую стальную чашку, после чего быстро выпил и, вытащив из багажника металлоискатель, пошел обходить те места, до которых не добрался в прошлый раз.

Надо сказать, это был удачный коп, даже не ожидал. В фундаменте одного из домов нашлась нычка с двумя золотыми монетами. Стоимость прикидывать было бесполезно, это к Фаберу, но на сотню тысяч он точно поднялся. Правда, одна была не в очень хорошем состоянии. Но не беда, не за этим приехал. К концу дня и спустя три ямы он нашел золотой перстень с приличным рубином и нательный крест, правда, из серебра, но массивный, грамм на сто. На этом удача кончилась. Но это было уже не важно. Вечером, сидя на бревне со стаканом, в котором плескалось грамм пятьдесят чиваса, он помянул покойную матушку, вспоминая связанные с ней светлые моменты. Сварил себе банальных макарон с тушенкой, хоть, вроде и недавно жрал сухпайки, но сегодня почему-то это было особенно вкусно. Как ни странно, его никто не беспокоил, ни одного звонка за весь день, все словно договорились дать ему продых. Уже засыпая в спальнике, глядя на темное небо, где горели тусклые далекие звезды, он понял, что его отпускает напряжение последних месяцев.

— Всем, кто ложится спать, спокойного сна, — пропел он тихонько и закрыл глаза.

Это были два замечательных дня. На следующий день он много ходил, много копал, но ничего кроме пары серебряных монеток, очень старых и очень недорогих, не нашел. Как и год назад, он сидел на бревне, смотрел на закипающий чайник, переворачивал стейк, но никто его не беспокоил, стервозная скандальная Марина дано исчезла из его жизни, да и из памяти, и вспомнилась она только потому, что в прошлый раз нарушила его уединение. Друзья и Ольга поздравили еще днем, написав сообщения, поэтому он с чистой совестью просто, на всякий случай, отключил звук на телефоне. Отрезая кусок стейка, и отправляя его в рот, он блаженно зажмурился и тихо в пустоту произнес:

— Я живой.