— А ещё, между прочим, — добавляю, прищурившись, — я не только конунг, но и друид. Могу найти для тебя вкусняшку, ту самую, любимую. Например, за тем холмом растёт лавандовая поляна. Как раз то, что тебе по душе.

Зверь снова гудит, но на этот раз уже с интересом. Разворачивается, не торопясь, топает к указанному месту, раздвигает хоботом ветки — и точно. Лаванда. Сиреневая полянка, и пахнет так, что самому хочется улечься в этой траве и вздремнуть часок.

Ушкоширь довольно жует, качая головой, отрывает хоботом пучки и прищуренно поглядывает на меня. Проходит несколько минут, прежде чем он выдаёт короткое:

— Ладно. Побуду с тобой.

Киваю с улыбкой:

— Позволишь снова на тебя забраться?

Зверь мычит, согласие даёт, и я без спешки снова вскарабкиваюсь на его спину, утопая в мягкой шерсти. Свисаю и подаю руку девушкам.

— Прошу, сударыни.

Одна за другой взбираются. Настя устраивается поудобнее, проводит рукой по шкуре, улыбается:

— Какой же он мохнатый…

Светка откидывается на спину, закрывает глаза, раскинув руки, будто на перине:

— Никогда ещё не каталась на облаке.

— Фака, — Змейка раздувает ноздри, разлегшись.

— Поехали, Мохнатыч, — командую, и ушкоширь тяжело сдвигается с места, разгоняя землю из-под лап.

Позади следуют зомби-ягуариды. По пути они забирают шестилапок — своих и наших, поднимаются в седла, и вся колонна ускоряется.

Когда мы подъезжаем к замку, ворота уже распахнуты настежь. Со стен нас заметили задолго до того, как мы подошли, и теперь во дворе столпилась едва ли не вся крепость. Люди смотрят молча, вытянув шеи, и лица у всех, как на подбор, с выражением редкого изумления. Ещё бы — перед ними конунг Данила верхом на ушкошире, с жёнами и свитой из зомбированных ягуаридов, шагавших в унисон, будто марионетки на нитях.

Королева Шакхарии сама выходит во двор, без всяких церемоний, с глазами по полтиннику, откровенно не скрывая удивления.

Я неспешно спрыгиваю с ушкоширя, приглаживаю ладонью шерсть на прощание и, глядя прямо на королеву, говорю:

— Ваше Величество, я привёл ушкоширя. Но убивать его не стану. Теперь он мой.

Королева медленно кивает, потом переводит взгляд на троих связанных ягуаридов, которых спрыгивают с седел.

— А кто эти трое?

— Эти? — переспрашиваю я, и обернувшись, восклицаю: — А, эти! Этих наняли убить меня и принцессу Айру. Наняли неизвестные, через посредников. Но думаю, пора показать, что бывает за покушение на принцессу Шакхарии и конунга Тавириния.

Мысленно отдаю приказ.

Зомбированные ягуариды выходят вперёд, встают треугольником, друг напротив друга, как по линейке выверенные. Поднимают руки одновременно, синхронно — и выпускают в лица друг другу огненные волны.

Мгновение — и троица вспыхивает, как свечи. Пламя взвывает, охватывает их вихрем, обвивает тела, ревёт на весь двор. Минуту спустя от них остаётся лишь чёрный уголь, осевший прямо на камнях. Смерть быстрая, страшная и наглядная.

Зодр стоит совсем рядом. Побледнев, наблюдает за происходящим не отрываясь, что, кажется, даже забыл, как дышать.

Я в свою очередь смотрю на генерала внимательно, не отводя взгляда.

— На сегодня урок закончен.

— Красивый урок, — одобрительно кивает королева, качнув ирокезом.

Позже, когда возвращаемся в покои, я замечаю, как Настя тихонько села, опустив глаза, и чуть поёжилась.

— Ты сильно побледнела, Насть, — говорю, присаживаясь рядом. — Напугалась?

Она качает головой, вздыхает, стараясь вернуть привычную улыбку:

— Да нет, Даня… Я всё понимаю, так надо было. Просто непривычно такое видеть.

Я опираюсь локтем о подлокотник, глядя в окно:

— Мне пришлось это сделать. Шакхары понимают только язык жестокости. Иначе здесь никак. Чтобы защитить Айру, я пошел на этот шаг. Но ты не переживай — я отключил ягуаридам болевые центры. Для них всё прошло быстро и без боли.

Настя смотрит на меня, улыбается уголками губ и обвивает руками мою шею:

— А я и так знаю! Знаю, что на самом деле ты очень добрый, Даня!

Ага, добрый, прям ужас какой.

* * *

Шах, Шакхария

Зодр сидит в своей комнате, сжимая в руке пятый бокал с бодягой. Горло уже почти не чувствует крепости, а мысли всё равно крутятся по кругу, как бешеная жердь на мельнице. Перед глазами снова и снова вспыхивает этот треугольник из трёх ягуаридов. Стоят, как статуи, головы опущены, лапы вытянуты вперёд — и полыхают. Горят молча, будто так и надо, будто это не смерть, а обычный приказ. Никаких криков, даже шипения. Только огонь, только жар, только тошнотворный запах палёной шкуры, въевшийся в память, будто ожог на внутренней стороне век.

Чёрт! Этот конунг — настоящий отморозок!

Зодр с усилием трёт лицо ладонями, растирает виски, будто так можно вытолкнуть эти образы из головы. Делает глубокий глоток — бодяга льётся в глотку тёплой волной, слегка смазывает углы в памяти. Хоть что-то.

И вдруг из-за стены, будто совсем издалека, едва слышно доносится тонкое «тяв».

Зодр дёргается, резко вскидывает голову, хмурится, прислушивается. Тишина. Только сквозняк где-то в углу шевелит ткань.

— Показалось… — бурчит себе под нос, отмахивается и снова тянется к кружке.

Подымает её, на секунду замирает. Вроде бы всё как обычно. Хотя… в бодяге что-то булькнуло. Глухо, с таким звуком, будто с самого дна сорвался пузырь. Или… нет? Как будто что-то туда добавили?

Зодр косится на кружку, поворачивает, оглядывает её снизу. Подумал даже понюхать, но махнул рукой.

— Да ладно, — фыркнул, — мания преследования, тоже мне.

И залпом допивает.

Проходит минута. Может, две.

И тут его скручивает так, что мышцы сводит судорогой, а глаза лезут на лоб, будто кто-то изнутри пытается выдавить их пальцами.

— Ох ты ж… — только и успевает выдохнуть, прежде чем со стула срывается, ноги заплетаются, плечом цепляет стену, чуть не валит табурет, и бегом в туалет, спотыкаясь на каждом шаге.

Он ещё не знает, что это Ломтик незаметно подсыпал в бодягу суперслабительное. Но догадается. Очень скоро. И забудет про треугольники, пламя и палёную шкуру. Потому что впереди его ждёт ночь, полная новых ярких воспоминаний.

Глава 12

Усадьба Морозовых, Москва.

Маша Морозова сидит в трапезной, ковыряет вилкой в ризотто и украдкой косится на Юрия Михайловича и Ненею. Князь и альва переглядываются через стол, обмениваются длинными взглядами, что этих двоих хоть в рамку вставляй. Настоящие влюблённые голубки после бурной ночи — только воркуют молча, одними глазами.

Маша отводит взгляд, хмурится, утыкается подбородком в ладонь. Вот когда уже кто-нибудь будет так