— Интересно побеседовали, — улыбаюсь зрителям.

Я, конечно, по габаритам сильно уступаю Буру, но это только потому, что мой легионер-геномант держит рост мышц под контролем, без вреда для скорости и выносливости. А так, если по-честному — во мне три Дара физики слиты в одно. Это уже выше Мастера по физухе. Хотя Ледзора на одной только ударке я бы всё равно не свалил. У морхала совсем другой уровень. Впрочем, я вовсе и не претендую быть самым сильным физиком.

Спокойно возвращаюсь к своему месту, пока Бур с глухим стоном пытается подняться с проломленного пола. Пусть полежит, остынет. Сам полез — сам и отдыхай.

— Занимательно, — говорю, садясь обратно и отодвигая кружку с брагой. — Надеюсь, правила я не нарушил, Ваше Величество? Всё-таки кулачка, а я ногой бил.

Королева расплывается в широкой улыбке, в голосе одобрение:

— Всё честно, конунг. Локти и ноги у нас тоже в почёте. У нас тут есть охотники даже лбами сшибаться.

— Правда? — восхищаюсь. — Мы, телепаты, тоже предпочитаем работать головой.

Пир продолжается, шумно, оживлённо. Шакхары пьют, дерутся, ржут. Но ночь уже плотной стеной легла за окнами, и мне поднадоело уже — пора заканчивать с балаганом. Хозяев уважил, своё отсидел — пора сворачиваться. Я наклоняюсь к королеве, вежливо, без лишних слов:

— Если вы не возражаете, мы отправимся в покои. Утром выезжаем за ушкоширем.

Королева кивает:

— Конечно. Отведите их!

По её жесту появляется служанка, тоже с ирокезом, и ведёт нас по каменным коридорам в просторные покои. Несколько комнат, всё грубо, по-шакхарски, зато просторно и чисто. Распределяемся быстро: себе я беру самую большую спальню и прихватываю туда Светку с Настей. Змейка уходит в соседнюю, ей отдыхать важнее — завтра на охоте пригодится.

Ночка обещает быть занятной. Светка с Настей после пира и драки слегка захмелели, но явно только к лучшему. Без стеснения устраиваются по бокам, жмутся, смеются, то одну щеку приложат, то другую. Ну а я что? Я поддерживаю боевой настрой благоверных.

Утром нас будят рано. Приносят завтрак в постель. Как и ожидалось — обожаемое шакхарами жареное мясо, угольками пахнет, дымком. Хоть бы кто омлета предложил или яичницы с беконом. Но что поделать. В чужой монастырь, как говорится… Жую мясо, запиваю кефиром — к вечеру оно всё равно сгорит на загоне за ушкоширем.

Чуть позже в дверь кто-то стучит. Я лениво поднимаюсь с постели, прикрывая Светку одеялом, а то она уже снова дрыхнет без задних ног, и кидаю:

— Войдите.

Заходит Айра — уже полностью экипированная, в плотном кожаном костюме, перехваченная ремнями, на поясе охотничий нож и поясная сумка, волосы собраны в хвост. Готова к выезду, прям с порога уверенно заявляет:

— Я поеду с вами, конунг, если ты не против…

И только потом замечает, в каком виде мы тут расположились. Останавливается, моргнула, и тихо добавляет:

— Ой.

Я киваю спокойно:

— Хорошо, принцесса. Только дай нам пятнадцать минут на сборы.

— Да-да, конечно, — с красным лицом ликанка выскакивает в коридор.

Спустя время выезжаем из дворца на шестилапках. Машины оставили у конюшни — топлива хватит только вернуться в Тавиринию, а по такому бездорожью и смысла брать их не было. Заглохли бы на первом же броду. Шестилапки бодро топают по камням и корням, а я, пока мы едем, машинально держу пространство на ментальном контроле.

Почти сразу ловлю цепочку тонких окликов. Чужие. Явно не случайные путники, идут за нами. Слепки разумов характерные — ягуариды. Значит, Зодр не унимается и отправил за нами отряд наёмников. Ведь кругом земли свирепых шакхаров, и другим расам здесь расхаживать опасно.

Я уже научился отличать на расстоянии зверолюдей Боевого материка. Матрицы у всех разные, как отпечатки лап. У большинства тут защита от телепатов съёмная — нацепляют антисканирующие брошки. Но эти ребята… кто-то среди них явно менталист. Защищены чётко, мысли прикрыты грамотно, работают слаженно. Видно, броши не используют, полагаясь на живую защиту. Хорошая группа. Опытная.

Я виду не подаю. Пусть ждут своего часа. Нападать сразу не собираются, это понятно. Будут дожидаться, пока начнётся заварушка с ушкоширем — и тогда ударят из тени, по спинам.

* * *

Айра приводит нас в рощу, которую мы миновали по дороге из Давириса. Как сказала ликанка, по слухам, именно здесь обитает ушкоширь. Я легко нащупываю его разум — медленный, тяжёлый и сейчас в полудреме.

— Ушкоширь, значит, большой и мохнатый, — задумчиво произношу.

— Очень большой, — кивает Айра.

— Спасибо, принцесса. Дальше я поведу, — беру командование.

Веду всех прямо к зверю, пока лес постепенно не редеет, и впереди, наконец, не появляется он.

Когда подъезжаем ближе к спящему зверю, становится ясно — ушкоширь куда больше, чем, видимо, представляла себе Айра, судя по её округлённым глазам.

Светка первой по мыслеречи восхищённо выдыхает:

— Вот это да… Вот это махина!

— Фака… — Змейка уже выпустила когти, взгляд скользит по толстой шкуре, явно прикидывает, куда именно прыгать.

Настя, задумчиво глядя на тушу:

— Даже не знаю, во что тут вообще вцепиться…

Я улыбаюсь, глядя на ушкоширя, и громко говорю:

— Мохнатыч, привет!!!

Девчонки синхронно оборачиваются на меня.

Ушкоширь медленно приоткрывает один глаз, лениво хлопает огромными ушами, тянется, зевает. Разворачивает тяжёлую голову, отпуская дерево, на которое опирался во сне, и, заметив меня, низко, раскатисто гудит в хобот.

* * *

Ставка Шереметьевых, Междуречье

Боярин Шереметьев снова сидит в бане. Банщица трет его кожу до мяса, шоркая мочалкой яростно. Бесполезно. Ничего не помогает. Запах уисосика въелся не только в кожу, но, кажется, уже и в кости, и в лёгкие.

Одежду сменил раз десять. Каждую проклятую рубаху жёг лично, с торжественной ненавистью, наблюдая, как ткань скручивается в чёрные хлопья. Даже покои сменил — те, прежние, пропитались этой вонью так основательно, что проще было бы залить их маслом и поджечь с четырёх углов. Теперь боярин живёт в палатке — на свежем воздухе, под порывами ветра, в надежде, что хоть тут станет легче.

Но нет.

Стоит только расслабиться, только сделать глубокий вдох, как из ниоткуда возвращается это знакомое, до ужаса амбре ёжика.

Сейчас боярин парится до изнеможения, прогоняет банщицу и трет себя яростно сам. Скребёт, пока руки не дрожат, пока пальцы не немеют. Каждый раз верит, что вот сейчас, ну вот сейчас-то точно смоет. И снова впустую.

В конце концов, обессиленный, сев на полку, вытирает лоб дрожащей рукой и понимает — так жить нельзя. Это уже не просто неудобство. Это пытка. Адская кара. Тут без помощи не справиться.

Он