— Так, господа и госпожа, — Бровский, отставив бутылку на стеклянный столик, приосанился и поправил подтяжки на брюках. — скоро уже прибудут журналисты, так что постарайтесь сделать одухотворенные лица высокотворческой публики.

Братья Армирские как-то комично надули щеки и едва не стукнулись лбами, зацепившись каблуками за край ковра. Гувов, категорически далекий от понятия «трезвый», попытался спрыгнуть с дивана, но вместо этого рухнул мешком прямо на головы братьям, а Шиллер, подхватив листок с нотами, дождался, пока перестанет дрожать столик, и спокойно вернулся к своей прежней работе.

Бровский лишь разочарованно помотал головой и, проворчав что-то на тему «безнадежных бродяг», отправился помогать куче из рук и ног, в которую превратилась веселая троица музыкантов. Насколько Ардан понимал динамику отношений в труппе, то Тесс являлась чем-то вроде музы, поэтессы и лица их ансамбля. Шиллер писал музыку и был… немного не от мира сего, а вот Энер Бровский занимался всеми организационными вопросами, поддерживал музыкантов, обо всех заботился и выступал в роли негласного лидера их маленькой организации.

— Журналисты, — с язвой в голосе, прошептала Тесс. — Терпеть их не могу… давай сбежим?

— Сбежим? — удивился Ардан.

— Именно, — кивнула девушка и сплела их пальцы. — заедем по дороге к Елене с Борисом и вместе отправимся в «Брюс». Будем болтать всю ночь напролет, а утром жаловаться, что нам на работу и учебу.

Тесс действительно не любила журналистов. Во-многом из-за того, как они обходились с семьей Орман, и что, по приезде девушки в столицу, особенно после того, как её отчислили из академии, не давали той прохода. Арди не знал как именно, но с течением времени Рейш Орман добился того, чтобы акулы пера не тревожили его старшую дочь.

Вот только как бы Арди сильно ни хотел согласиться на заманчивое предложение, он не мог этого себе позволить. Ни себе, ни, тем более, Тесс.

Наклонившись, Ардан прошептал Тесс на ухо:

— Это твой день, дорогая, — он поправил её выбившуюся прядь и провел большим пальцем по тыльной стороне мягкой, маленькой ладони. — ты столько трудилась ради именно этого момента… Наслаждайся. А в «Брюс» мы всегда успеем вернуться. Как и домой.

Тесс снова заглянула ему в глаза. Так глубоко, как, наверное, больше уже не заглянет никто. Девушка нахмурилась и, слегка закатив глаза, игриво улыбнулась.

— Тогда ты будешь мне должен, Арди-волшебник.

— Почему⁈ — в том же притворстве, возмутился юноша.

— Потому что заставляешь меня сиять в лучах моей же славы, — с тонной самоиронии, уточнила Тесс. — Вот и стой здесь тогда один, а я пойду блистать.

Она взмахнула густой, огненной гривой и отправилась обратно к труппе, но пальцы так и не разжимала, из-за чего их руки вытянулись длинным мостом. Тесс отпустила Арди только в самый последний момент и, обернувшись напоследок, одними только губами прошептала: «Люблю тебя».

И может, так совпало, а может, Ардан просто ненадолго застыл, но следующим его воспоминанием стала толпа журналистов. Лавиной ворвавшись в помещение, толпясь друг у друга на ногах и плечах, вскидывая камеры с белоснежными вспышками, они наперебой выкрикивали названия своих газет и, вооруженные блокнотами и карандашами, задавали сотни вопросов.

Арди, отступая перед толпой, отходил все дальше и дальше во тьму коридора, пока не уперся спиной в стену. Его давно уже оттеснили чужие плечи; заслонили чужие спины, и только благодаря своему росту, он, взирая сверху над кишащей и кипящей людской массой, любовался Тесс.

Вместе с труппой она стояла в центре буквально взбесившегося ночного неба. Вспышки, вспышки, вспышки — отовсюду. Прикрывая глаза, Тесс вместе с Бровским что-то пытались ответить журналистам. Что-то о музыке, о планах на будущее и том, как скоро будет дан следующий, уже полноценный концерт.

Видимо, выступление так потрясло работников пера и печатной машинки, что те изменили своим правилам задавать острые и неудобные вопросы. Они не спрашивали Тесс ни про Шамтур и отца-губернатора, ни про что-либо другое. Только про выступление.

Вокруг ног девушки постепенно высился цветочный вал, потому как желающие засвидетельствовать почтение, пробиваясь через толпу журналистов, уже отчаялись вручить цветы в руки. Они бросали их к ногам, чтобы оказаться тут же оттесненными локтями куда-то вглубь живой массы.

«Будьте уверены, Ард, не пройдет и пары лет, как о вашей… подруге будет знать вся столица, а еще через несколько — вся страна. И вам, уж простите мне мою бестактность, стоило бы к этому подготовиться.»

Пижон, наверное, был прав. Ошибся он только в одном — в том, что Арду стоило к чему-то готовиться. Он стоял в стороне, оттесненный десятками людей, смотрел на свою невесту и не чувствовал ничего, кроме искренней радости. Может быть, он не понимал в полной мере, что это значит — стоять на сцене, под скрестившимися взглядами сотен людей и делиться с ними чем-то сокровенным. Это знание ускользало от юноши, спрятанное под завесою несвойственной ему мистики.

Но что Ард знал хорошо, так это мимолетное ощущение удовлетворения от того, когда тяжелый труд, на протяжении многих дней, месяцев и лет, наполненный самоотдачей, доходящей, порой, до исступления, приносит плоды. Пусть всего на пару секунд. Пусть всего на краткий миг. Но внезапно чувствуешь, как отчаянно бьется сердце в груди, как воздух вдруг приобретает запахи, о которых прежде и не догадывался, а мир вдруг оборачивается не темным и опасным местом, а чем-то обязательно светлым и столь же непременно радушным. Готовым отворить перед тобой любые двери и приглашающе зовущий отправиться в очередное путешествие.

Ардан улыбнулся и, усилием воли, закрылся от ревущего потока эмоций, приглушив свой слух искусством Эан’Хане. Сейчас он не хотел слышать мир. Лишь любоваться своей будущей женой и…

— Ей с вами повезло, господин Эгобар.

Ардан чуть вздрогнул и обернулся. Будучи оглушенным потоком чужих эмоций и восторгов, он не заметил, как к нему подошла невысокая женщина.

С густыми, черными волосами, размашистыми, кустистыми бровями, высокими скулами, тонким носом, пухлыми губами и все тем же блестящим взглядом голубых радужек, обрамлявших темные, глубокие зрачки.

— Госпожа Шприц, — кивком головы поприветствовал Ард.

Знаменитая на всю страну журналист-расследователь была одета в модное, вызывающее коктейльное платье без пышного подола и с вырезом на спине. Её руки скрывали белые, длинные кожаные перчатки, доходящие почти до локтя, а в