Кажется, я окончательно всех загрузил. Что ж, пришло время сказать самое главное.

— Друзья, — я обвел взглядом всех собравшихся. — Я все это рассказал, не чтобы испугать вас будущим. Не чтобы вы почувствовали, что сделали что-то не так. Мне просто очень хочется, чтобы каждый из вас смотрел на нашу работу именно с точки зрения вот этого самого будущего, которое нам нужно создать. Чтобы вы сами старались упростить свою работу, чтобы, если заметите, помогали другим.

— Сделаем, Григорий Дмитриевич, — Руднев очнулся первым и крепко пожал мне руку. — Я сначала думал, а чего вы столько рассказываете, но теперь понимаю… И если увижу, что кто-то работает по-старому, — он бросил взгляд на инженеров, — то сразу и поговорю с ними.

— А мы теперь и сами с кем угодно поговорим, — запальчиво возразил Достоевский, а потом неловко улыбнулся. Кажется, он привык к немного другому отношению к инженерам.

Оставшиеся у меня полчаса мы также провели все вместе. Прикидывали, на какие этапы можно разбить работу по созданию паровых машин. Как их упростить, как сделать технологичными, как проследить, чтобы в итоге выходило именно то, что нужно. Вроде бы что-то начало получаться, даже жалко было прощаться и уходить ради всего лишь какой-то встречи с английским лордом.

Впрочем, у нас и так уже который день не получается пересечься… Лучше все сделать, закрыть вопрос и больше не отвлекаться. Тем более, если уж я так ему нужен, может, это не пустой разговор, и он предложит мне что-то интересное.

* * *

Мы сидели друг напротив друга. Я и мужчина с пышными пшеничными усами, переходящими во всклокоченные бакенбарды. Легкая небрежность, которая стоила немало времени слугам лорда.

— Вы хотели со мной побеседовать, — я говорил на английском. Не очень уверенно, но лорд попросил разговора наедине, зная о моих способностях к языкам от Рассела, вот и пришлось соглашаться.

— Видно, что вы не британец, сразу к делу, — лорд буравил меня взглядом, словно пытаясь понять что-то для себя.

— Я слышал, что джентльмены делают вид, будто не любят такой «американский» подход, вот только мне кажется, что на самом деле вы очень много извлекли из опыта общения со своими бывшими колониями.

— Как говорите вы, русские, давайте без топтания по больным мозолям.

— И снова вы пытаетесь показать потерю тринадцати колоний как слабость, но именно она показала вашу настоящую силу.

— Поясните, — лорд заинтересовался.

— Легко, — кивнул я. — Кто-то, как Испания, теряя колонии, просто становится слабее. Вы же извлекли из случившегося урок. Американские стрелки, что так беспокоили ваши войска, стали толчком к развитию более дальнобойного и точного оружия, которое в эту войну принесло вам немало преимуществ. А главное, вы придумали способ, как делать страну колонией, не объявляя ее колонией фактически. Действительно, зачем громкие слова, если с помощью торговли можно получить все, на что раньше приходилось тратить порох и ядра. Торговые правила и свободы стали синонимом интересов Англии, и на мой взгляд, это великолепное достижение. Тупиковое, но все же великолепное.

— Постойте, — Кардиган подобрался. — Вы странно ведете разговор. Сначала рассказываете мне, как мы хороши, а потом разбиваете свои же аргументы. И теперь я, какую бы позицию ни выбрал, окажусь на вашей стороне. Этому учат в российских дипломатических школах?

Хотел бы я сказать, что этому учат в курилке, но… не будем травмировать тонкую аристократическую психику.

— Лорд…

— Можете звать меня Джеймс, — неожиданно Кардиган показал себя с другой стороны. Не утонченным английским джентльменом, который посматривает на всех свысока, а своим парнем.

— Можете звать меня Григорий, и… То, что сейчас сделали вы, этому учат в английском дипломатическом корпусе? Сначала снисходить до собеседника, а потом неожиданно признать его равным — и все, тот считает вас хорошим парнем.

Лорд Кардиган несколько долгих мгновений смотрел на меня, а потом неожиданно рассмеялся. Как будто даже искренне.

— Никогда не смотрел так на труд своих воспитателей, Григорий. Но в ваших словах что-то есть. Кажется, мы оба смогли уколоть друг друга, можно снова переходить к делу, — я кивнул в ответ. — Тогда что вы имели в виду, говоря про тупик?

Кардиган вернулся к зацепившей его теме. Лорд… Что с него взять. Первым признал ошибку, не стесняется показать, что ему интересно. Кто-то принял бы это за слабость и наивность, а на мой взгляд… Выглядит как проявление действительно сильного характера.

— Давайте назовем ту политику, к которой сейчас склоняется Британия, неоколониализмом, — предложил я знакомый термин. — Свои тринадцать штатов вы все же упустили, ну или еще упустите, если те не остановят свое расширение на запад… Но всем остальным британский лев раз за разом напоминает, что его зубы и когти остры. Это позиция силы, которая принесет вам успех, и полмира склонится перед мощью единой короны.

— И Россия?

— Россия — нет, у нас свой путь, — я покачал головой. — Так вот вы создадите империю, но насколько она будет живуча? Это ведь не объединение, когда, как у нас, окраины становятся частью центра с равными правами — процесс, в результате которого все человечество могло бы стать чем-то целым. Как было до Вавилона и его башни.

Сам не знаю, откуда вылезло библейское сравнение. Похоже, шутки местной памяти, но лорд Кардиган лишь кивнул, принимая это как серьезный аргумент.

— Что же делает Британия? Вы создаете систему, в которой получаете все, пока находитесь на вершине. Но что будет, если вы покинете это место? Если его займет кто-то другой? Из-за его силы или вашей ошибки, неважно. Простит ли он бывшего лидера или постарается затолкать пониже, чтобы вы никогда больше не смогли подняться?

— Я понимаю риски, но в пути монархии по сравнению с республикой их не меньше.

— А я и не говорю про монархию. Моя речь о том, что стоит выше форм правления, о том, что мы еще, наверно, до конца не понимаем.

— Вы — социалист?

— Постойте, Джеймс, — я поднял руки, — давайте не будем вешать друг на друга ярлыки. В смысле ставить канцелярские штампы, как на какие-то типовые бумажки… С одной стороны, мне нравится общественная справедливость социализма, но я говорю про вещи, которые гораздо важнее. Про миссию всего человечества. Остаться в том котле разных языков или же попробовать