– Подождите, что вы имеете в виду? – перебиваю я, забыв про свой план вести себя тихо.

– Твоя мать покинула город почти четыреста лет назад. Она была частью группы Стражей, которым было поручено найти партнеров за пределами наших границ. Мы стремились к созданию новых родословных. Видишь ли, Свет Стражей Тиерита не всегда отмечал других Стражей. Однажды мы уже проводили поиски и добились успеха, – объясняет Таув. – Гриер и еще двое были единственными, кто не вернулся. Ткачи Связи чувствовали, что они живы, поэтому нам оставалось только ждать. Со временем Свет тех двоих погас. Оставалась Гриер. Ее Свет пропал каких-то двадцать с лишним лет назад, а потом… Потом снова появился и стал ярче. Поэтому Первый Дом предположил, что, возможно, она была ранена и выздоравливает. Но это была ты. Это был твой Свет. Все будут горевать и радоваться одновременно, – беззаботно заканчивает Таув и ведет нас дальше.

Я ошеломлена этой информацией. Я так долго задавалась вопросами, кто моя мама и что она делала в этом мире. Она искала тех, кого могла бы сделать Избранными. Но как Адриэль нашел ее? Из маленьких разрозненных кусочков пытаюсь выстроить свою историю. Таув что-то говорил о Первом Доме? Значит ли это, что у меня здесь есть родственники? Сердце бешено колотится в груди при этой мысли, но я подавляю сентиментальную вспышку.

Отвали, надежда, это мы уже проходили.

– Но если вы знали, что она, возможно, жива, почему же вы не искали ее? – спрашиваю я. Тогда бы вы нашли меня. Проглатываю ранимость и разочарование, застрявшие у меня в горле.

– Это не наш путь, Винна. Твоя мама знала о рисках.

Хватаю Таува за руку и останавливаю его. В голове звучит рассказ Талона о его встрече с мамой и о том, как он помог ей спастись. Как пытался помочь.

– Вы хотите сказать, моя мама знала, что ее может схватить сумасшедший ламия и будет мучать сотни лет? – В моем тоне и взгляде сквозят разочарование и негодование. – Она знала, что, когда окажется за пределами вашего барьера, ее просто бросят?

Таув закрывает глаза, словно я причинила ему боль.

– О таких обстоятельствах – нет, – выдавливает он, переварив горечь моих слов. – Но она знала, что другие охотились на таких, как мы.

Я качаю головой, неудовлетворенная ответом. Энох рассказывал мне, как Стражи покинули кастеров. Он назвал это Отречением: «Ты могущественна. Возможно, ты самый могущественный Страж с момента Отречения – так мои предки называли время, когда Стражи отделились от кастеров и исчезли», – вспоминаю его слова. Почему я жду чего-то другого от Стражей этого города? Понятия не имею, что такое Первый Дом, но я могу сказать, что он что-то значит. Моя мать была чем-то значима для этих людей, а они бросили ее, заставив страдать. Моя обида велика, но я хороню боль и одиночество глубоко внутри. Не время идти на конфликт

– Может, ты и права, – говорит Таув, словно соглашаясь с тем, что я не высказала вслух. – Возможно, нам следовало разрушить эти стены и исполнить то, что было предназначено. Многие из нас хотели так поступить. Но Суверен погибла, и с этим пришли перемены и страх. Только время может сказать, что ждет Отмеченных Светом в будущем. – Таув дважды хлопает меня по руке, затем разворачивается и проворно идет дальше. Мы едва поспеваем за ним.

Бастьен переплетает свои пальцы с моими. Я знаю, что он чувствует смятение, бушующее во мне, но у меня не хватает духу успокоить его. Я не хочу надевать безмятежную маску, чтобы скрыть все то хреновое дерьмо, с которым столкнулась. Сжимаю его руку и продолжаю шагать за Таувом.

– Вот мы и пришли, – наконец объявляет он через два круга городских улиц.

Мы останавливаемся перед домом, который граничит с большим участком, похожим на поле. В доме, кажется, идет ремонт. Прежде чем мы успеваем открыть калитку и пройти по дорожке, чтобы постучать в дверь, дверь открывается, и из нее выходит огромный мужчина.

Я думала, Айдин большой, но этот чувак ростом, должно быть, около восьми футов[76]. У него длинные черные волосы. Кожа темнее, чем у Нокса и Торреза. Глаза – словно черные дыры, и при одном неверном движении они грозят затянуть нас всех в небытие. На рельефном теле нет ни грамма жира – я могу за это поручиться, потому что на нем нет рубашки. На шее у него жуткий шрам. Когда он поворачивается, чтобы закрыть за собой дверь, я замечаю еще два круглых шрама на том месте, где, похоже, когда-то были крылья. Если бы я не видела Ори и других крылатых Стражей, я бы, наверное, не связала эти шрамы с крыльями, но теперь это кажется бесспорным. Похоже, парень попал в серьезную передрягу.

Великан ныряет в какую-то дверь и выходит с ворохом какого-то серого тряпья в руках – по крайней мере так кажется.

– Гетта, я рад, что вы согласились, – говорит Таув, и в его голосе сквозит уважение.

Я наблюдаю за великаном, ожидая его реакции. Ведь он – Гетта? Когда отвечает тонкий голос, я сильно удивляюсь. Наконец до меня доходит, что великан прижимает к себе хрупкую женщину, закутанную в серую ткань. У нее белые волосы, а ее тонкая, как бумага, кожа обожжена солнцем. Белки у нее молочного цвета, без единой прожилки, зрачки светло-голубые. И судя по тому, что ее несут, сама она передвигаться не может.

– Я ни на что не соглашалась. Я сказала, посмотрим, достойна она или нет. Так что не перевирай мои слова, как вы это обычно делаете. – Женщина – даже боюсь предположить, сколько ей лет, – грозно посмотрела на Таува. Мне показалось, что он слегка съежился под ее взглядом.

– Конечно, Гетта, прошу прощения за оговорку, – с поклоном извиняется могущественный член Кворума, и я наблюдаю за ними в некотором замешательстве.

– Эта та самая потерянная? – уточняет Гетта, и великан слегка наклоняет ее, чтобы она могла хорошенько меня рассмотреть.

Внимательный взгляд пробегает по моему лицу. Она изучает меня так, что это одновременно интригует и тревожит. Протягивает тонкую, как веточка, руку, и ее костлявая ладонь раскрывается в ожидании. Смотрю на нее мгновение, прежде чем вложить свою ладонь в ее. Думаю, в любом случае это то, чего она хочет. Высохшая Дюймовочка удовлетворенно хмыкает и закрывает глаза. Потом гладит мою руку сухими пальцами, которые, боюсь, в любой момент могут сломаться и превратиться в пыль.

Нащупав руны на ладони, она вздыхает.

– Здравствуй, здравствуй,