Именно этого он и ждал, к этому готовился. Теперь оставалось только принять окончательное решение. Поддержит ли он мятеж или же выступит на стороне сюзерена, польского короля. Оба варианта сулили определённые выгоды и несли свои риски. И какой же предпочтительней, Иоганн Сигизмунд пока не мог себе сказать. А ведь определиться нужно будет в самом скором времени.

* * *

Поход литовской армии к прусской границе ничем не отличался от того, что я пережил недавно, когда русская армия шла к Смоленску. Долгие переходы, тряска в седле, десятки, если не больше, забытых вещей и не сделанных дел, которые приходилось доделывать буквально на ходу. И текущие проблемы наваливались с каждым пройденным днём и оставленной за спиной верстой всё сильнее.

И всё же в походе я чувствовал себя куда уверенней, нежели в Вильно или даже в Москве. Мир интриг, разговоров и предательства не был мне близок. Конечно, ни интриги, ни предательства никуда не девались и в армии, однако здесь всё было как-то честнее что ли. Все на виду, в спину ударить куда сложнее, чем в городе.

Армия двигалась не быстро, тем не менее спустя день передовые части её уже миновали Кейданы, город, принадлежавший Радзивиллам, а на следующее утро уже были в Россиенах. Оттуда до расположившейся лагерем на границе прусской армии оставалось чуть больше полусотни вёрст. Один хороший дневной переход, и мы окажемся на месте. Вот только что нас там ждёт, пока нельзя сказать точно. Битва с курфюрстом или же переговоры. Хотя, наверное, даже если он предал нас, без диалога точно не обойдётся. Атаковать врага сходу я не собирался, а потому надо будет соблюсти весь подобающий протокол. Но при этом порох, как говорится, нужно держать сухим. И быть готовыми к сражению в любой момент.

В Россиенах, одном из самых больших городов Жмуди, к нам присоединились войска генерального старосты Жемайтского. Станислав Кишка не стал уводить свои полки в Польшу, двинул их к границе. Вот только стало ли у нас больше друзей или врагов, я не знал. И всё же насчёт друзей сильно сомневался. Тем более, что пан Станислав, пускай и прибыл ко мне с полковниками на военный совет, который мы собрали в Россиенах, однако держался почти высокомерно. Он всем своим видом давал понять, что не считает меня настоящим великим князем и остаётся с нами лишь потому, что таково решение сейма. И не забывал это подчеркнуть, к месту, но чаще, конечно, не к месту.

— Нам стоит двинуть вперёд кавалерию, — заявил он первым делом. — В ней у нас преимущество перед курфюрстом, и им стоит воспользоваться. Нужно ударить по нему, рассеять и погнать прочь, чтобы дорогу забыл в литовские земли.

— Он пока ещё не переступил границу, — напомнил ему Ходкевич, на правах великого гетмана литовского, получившего булаву уже из моих рук, командовавшего армией, — и нападать на него будет actus aggressionis[1] против Пруссии. Пускай герцогство, как и владения курфюрста, данник Польши, однако просто так нападать на него мы не имеем права.

Латинские выражения снова вернулись в речь магнатов, хотя ими не так густо сыпали, как в первое время. Война заставляла позабыть кое о каких договорённостях. Мне кажется, такие люди, как Ходкевич по-настоящему живут лишь во время войны, потому что лишь тогда могут в полной мере раскрыться их многочисленные таланты. Не хотелось признаваться себе в этом, но, наверное, и я, нынешний, не тот, кто жил в двадцать первом веке, был таким же. Остатки личности князя Скопина желали постоянного действия, войны, скачки, рубки, а вовсе не сидения в Вильно покуда соберётся сейм, на котором магнаты решат кому же быть великим князем. Он хотел воевать с поляками, пускай бы и вместе с литвой. Как говорится, хоть бы и с чёртом, лишь бы против ляха. И я разделял его желание. Однако теперь, когда война вроде началась, шла она как-то странно, и странность эта была совсем не по душе ни мне, ни тому, что осталось от прежнего князя Скопина.

— Лёгкой коннице, — заявил я, — стоит пройти вперёд и разведать позицию курфюрстовой армии. Заодно поймём, хотя бы в общих чертах, его намерения. Если он атакует разъезды, значит, перед нами враг, и мы имеем полное право атаковать его. Если же займёт выжидательную позицию, то и мы встанем напротив него станом, окопаемся, а после начнём переговоры.

— О чём вы думаете с курфюрстом переговоры вести? — тут же заинтересовался Станислав Кишка.

— Хотя бы и об условиях, на которых станем воевать, — пожал плечами я. — Разве не так ведётся война здесь, в цивилизованных государствах, пан генеральный староста? Это ведь с татарами, да с нами, московитами, можно сразу за саблю хвататься. А с пруссаками сперва переговорить следует. Или я не прав?

Станислав Кишка засопел раздражённо, однако возразить на ехидную реплику мою ему было нечего, и он предпочёл промолчать.

Разъезды вернулись, когда армия наша подходила к Таурогам, откуда оставалось меньше дневного перехода до прусской границы и того места, где встал лагерем курфюрст. Командовавший нашей лёгкой кавалерией лихой всадник Лазарь Кмитич, великий стражник литовский, доложил, что никаких попыток нападения на наши разъезды всадники курфюрста не предпринимали.

— Без приязни глядели, — сообщил он, — так и зыркали из-под своих шлемов, да только дальше взглядов дело не дошло. Даже за сабли и пистолеты не хватались, когда видели нас. Знать приказ им дан: не трогать нас, покуда сами не полезем. Я так думаю.

Это косвенно подтверждало тот факт, что курфюрст остаётся верен своим словам и достигнутым между нами договорённостям. Однако этого было явно недостаточно для того, чтобы верить ему. Мало ли, быть может, он хочет заставить нас расслабиться, а после ударит всей силой.

— Стан у него крепок, — продолжал доклад Кмитич, — сразу видно, построен по-заграничному. У нас так копать шанцы мало кто знает как. Пушки торчат отовсюду. Курфюрст подготовился к встрече.

Я выразительно глянул на присутствовавшего на докладе Станислава Кишку. Тот предпочёл сделать вид, что не заметил моего взгляда. В свете того, что сообщил Кмитич, его идея с быстрым нападением на армию курфюрста выглядела уже не столь блестяще, даже скорее глупо.

— Как мыслите, пан стражник, — спросил я у Кмитича, — смогли бы мы взять его стан?

— Только ежели пушки тяжёлые притащить, — пожал плечами тот. — Взять в осаду, обложить со всех сторон, потому как у нас полное преимущество в коннице, а после дождаться тяжёлых пушек, чтобы снести валы и разбить батареи. Вот тогда можно и