Я усмехнулся:

— Ладно, спасибо за информацию.

— На здоровье. А тебе все это зачем?

— Ну как же. Все мы коллеги, любопытно знать. А ты, я знаю, ходячая энциклопедия нашей жизни. К кому, как не к тебе за сведениями…

Не уверен, что Ирка осилила все мной сказанное, но в целом ей понравилось. Она разулыбалась, вознамерилась еще поболтать, но тут я решительно закруглил беседу, понесся на работу. И не опоздал.

Размышления вовсе не мешали мне работать в лаборатории. И по пути домой, и за ужином с Володькой — мы пили чай, перекидывались второстепенными фразами — я продолжал соображать. Пока помалкивая. И даже Вована не посвящая в свои расклады. Раскидывал же я мозгами примерно так.

Значит, установкой прослушки занимались несколько человек. Группа. Это серьезно. Кто бы это могли быть?.. Спецслужбы. Наши или… не наши. И то и другое достоверно.

Та-ак… Ну, если наши, то наверняка они бы поставили промышленного, заводского «жучка», а не это рукоделие. Вряд ли уж они бы стали мастырить самопал. Значит?

Хм! Если это чудо техники слепили местные умельцы из подручного материала, то это может говорить и о том, что они продались иностранной разведке, и о том, что кто-то здесь пытается создать свою секретную организацию. Приоритетная версия — доморощенная агентура зарубежной разведки…

Мысля таким образом, я успевал болтать с Володькой, попутно заметив его задумчивость. Я его знаю уже как облупленного, и по разным оттенкам настроения легко угадываю, так сказать, техническое состояние дружка. В данном случае младшего научного сотрудника Мечникова глодала задумка из разряда «и хочется, и колется, и мама не велит». Я его не подгонял — сам расколется.

Так и случилось. Вовка глотнул чаю, вытер губы ладонью и как-то нерешительно сказал:

— Слушай, Макс…

— Слушаю, — сказал я нейтрально, давая понять: подсказывать ничего не буду, все излагай сам.

— Тут одна история нарисовалась…

— Рисуй, — я чуть улыбнулся.

В принципе мне уже все было ясно. Вован, спору нет, парень неплохой, даже хороший. Но есть у него один бзик — срубить как можно больше бабла. И это не жадность, как можно подумать на первый взгляд. Нет. Тут психологический ребус поинтереснее.

Мне кажется, что заработанными деньгами Володя измеряет социальный рейтинг как таковой. В четком числовом исчислении. Нам в «Сызрани-7» платили, конечно, прилично по сравнению с обычными учреждениями. Наш брат МНС с учетом всяких надбавок, премий, сверхурочных — выгонял до двухсот рублей. Это хорошая зарплата, повыше средней по стране. Но Вовке этого было мало. Повторюсь: он вовсе не скупердяй, не Плюшкин. И взаймы давал, и на общие развлечения — легко. Над деньгами не трясся. Заработок у него был сродни спортивному азарту. Самоуважения, если угодно. Срубить в месяц меньше ста восьмидесяти — значило потерять лицо перед самим собой.

Малость помявшись, помямлив, друган мой наконец-то разродился идеей:

— Как тебе сказать… Короче, там, за забором, познакомился я с одним…

В нашей «семерке» весь внешний мир частенько в разговорах называли «за забором, за оградой, за периметром…» — в этом было некое простительное корпоративное пижонство, вроде того, что у офицеров гвардейских полков.

Далее, однако, Володька затуманил речь: с одним, да с одним… Мне это дело надоело, я сказал:

— Вольдемар, ты кончай тень на плетень наводить. Говори ясно!

— Ну, по правде говоря, я его и сам толком не знаю. Тут ведь дело такое, что чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Одним словом: он готов взять конденсаторы и резисторы, чуть ли по пятерке за штуку. Ну, по четыре пятьдесят.

Детали, применяемые в электросхемах нашего оборудования, были высшего качества и «за периметром» ценились очень высоко — и спецами и «перекупами». Не знаю, кто был тот персонаж, с которым замутил Володька, но в любом случае он не прогадал бы.

Я, услыхав данный бизнес-схематоз, уставился на Вовку очень холодно. Он заерзал на табуретке.

— И как ты это себе представляешь? — не менее ледяным тоном произнес я, прекрасно представляя, что он ответит.

Вовка заерзал сильнее.

— Ну как, как, — огрызнулся он. — Можно подумать, ты не знаешь эту механику… квантовую. Долго ли списать в некондицию штуки три-четыре, если умеючи. И вот тебе чуть ли не червонец на брата. А отряд и не заметит потери бойца…

Он говорил это все неувереннее и трусливее, потому что я смотрел все так же холодно и неприступно. Возникла пауза. Я зловеще покачал головой:

— Товарищ Мечников…

— Ну?

— Гвозди пальцем гну. Счастье наше, что мы в комнате сидим, а не на кухне.

— Это почему?

— А потому, что у стен есть уши. Ты не помнишь разве тот разговор в сумерках?

Володька смотрел на меня круглыми глазами:

— Ты что… Думаешь, и у нас⁈

— Думаю, — сказал я со значением. — И опять же уверен, что вероятнее всего в кухне.

— Да?

— Да. Поэтому, уважаемый коллега, с этого дня рот на замок для всех нелояльных тем. Вник?

— Более или менее, — вздохнул Вован, с трудом расставаясь с мыслью о червонце.

— Лучше более. А насчет заработка…

— Тоже лучше более.

— Согласен. Будем думать.

Однако думать не то, чтобы не пришлось, а судьба в лице начальства подумала за нас.

Назавтра в обеденный перерыв завлаб вдруг загадочным тоном объявил:

— Скворцов, Мечников! Дуйте в первый корпус. К Котельникову.

Я аж присвистнул:

— Вы не шутите, Сергей Сергеич⁈

— Шучу, разумеется. В принципе! Что за жизнь без шутки? Это не жизнь, а поминки. Но сейчас все серьезно, как за защите докторской. Ноги в руки — и в первый корпус!

Алексей Степанович Котельников, замдиректора института по науке, был для нас, «младших лейтенантов», почти небожителем. Сегодня не первое апреля, поэтому повторять не пришлось. Понеслись. Володьку, правда, грызла печаль:

— А как же насчет обеда?..

— Начальству виднее, — сурово отвечал я.

Начальство все у нас обитает в первом корпусе. Через несколько минут мы деликатно постучались в дверь приемной Котельникова:

— Можно?..

Немолодая сухопарая секретарша окинула нас взглядом контрразведчика:

— Скворцов, Мечников?

— Мы!

— Проходите! Алексей Степанович ждет вас.

Мы прошли и…

И я безмерно удивился, хотя и глазом не моргнул.

В кабинете вместе с Котельниковым находился заместитель директора по режиму Борис Борисович Пашутин. Иными словами, наш главный пограничник и контрразведчик в одном лице. Два