Насчет главного пограничника — все верно, хотя система охраны в «Сызрани-7» была непростая, и не столько сложная, сколько запутанная в результате межведомственных трений.

Когда объект только создавался в бешеной гонке Карибского кризиса, то и руководящие документы писались впопыхах — по каким-то там показателям высчитали, что для караульно-постовой службы потребна примерно рота. Ее и создали — отдельную роту охраны Внутренних войск. Ну, а потом запоздало осознали, что спешка хороша только при ловле блох и при поносе: «семерка» сильно разрослась, роты явно не хватало. И вот тут-то начался административный футбол.

Проблему отпасовали МВД: давайте, мол, выделяйте дополнительно роту, не то расширяйте штат до батальона… Но МВД, а точнее, в те времена МООП (Министерство охраны общественного порядка), успешно отмораживалось под разным предлогами, и в конце концов, неведомо в каких начальственных верхах решено было усилить сторожевую службу отрядом Военизированной охраны (так называемый ВОХР) — полувоенной организации из вольнонаемных лиц, включив в этот отряд и вожатых караульных собак и самих, естественно, собак. Да, вот такое веселое подразделение было в нашем городке, целый собачий питомник, множество вольеров. Иной раз псы поднимали там неистовый лай — уж не знаю, что они хотели друг другу сообщить, но орали на всю округу, и угомонить их бывало нелегко.

Ну да ладно, это детали, а по существу вот что: у нас одновременно имелись и командир Отдельной роты (аж целый майор) и начальник отряда ВОХР, а оба они подчинялись Пашутину. Отношения между майором и главным ВОХРовцем были не то, чтобы натянутые, но ревнивые. Вроде бы им и делить между собой ничего не надо было, у каждого свой охраняемый участок… но тем не менее.

Да, а Борис Борисович, стало быть, царил над ними. И вообще все вопросы безопасности, секретности, анализа агентурной информации — все это замыкалось на нем. Немного загадочный персонаж. Наверняка ведь он был сотрудник КГБ, но никак не вязался его облик с имиджем этой суровой организации. Очень моложавый, хотя немолодой, Борис Борисович был самый настоящий столичный денди, изящный и ухоженный, в элегантных костюмах. Мужчина без возраста. Немного замкнутый, безупречно корректный. В общем, такой КГБ-шник, наверное, и должен быть в столь необычном месте, где зашкаливающая концентрация ученых…

— Ага, — негромко произнес он, увидев нас. — Это они и есть, Алексей Степанович?

— Да, — кратко, сухо ответил Котельников, мельком глянув на нас.

Мы синхронно и вежливо улыбнулись.

— Присаживайтесь, — велел особист, скупым точным жестом указав на стулья напротив себя.

Мы сели. Пашутин уставился на нас немигающим и ничего не выражающим взором. Профессиональным. Пауза длилась секунд пять-семь, после чего он веско молвил:

— Ну что, молодые люди? Поговорим по-взрослому? По-мужски.

— Конечно, — кивнул я, и мысль заработала как ядерный реактор.

Что значит это приглашение? Что значит этот разговор⁈

Я ощутил себя как путешественник, перед которым вдруг распахнулась огромная неведомая страна.

Глава 5

И тут мне внезапно помог Котельников.

Шагнув от своего рабочего стола к «совещательному», он произнес негромко:

— Наши ребята иначе и не умеют. Верно, Максим Андреевич?

— Так точно! — четко подтвердил я, по интонации замдиректора уловив, что мужской разговор пойдет в нашу пользу.

Кстати говоря, он-то как раз был больше похож на чекиста в расхожем представлении. Или на военного. Ранга «полковник — генерал». Коренастый, мощный, с ручищами-клешнями. Лысая голова, грубые черты лица. Тяжелый, властный взгляд. И при всем том — доктор физ-мат наук, глубокий знаток теоретической физики, и плюс к тому отменный организатор, умеющий решать вопросы эффективно. Счастливое сочетание! Для общего дела. Для кого-то оно оказывалось вроде горькой редьки. Нередко слышал я ворчливые обиды на него. Впрочем, с теми, кто по его мнению, с работой справлялся, он был сдержанно-поощрителен, а нерадивым говорил примерно следующее:

— На первый раз я прошу вас учесть ваши ошибки. Очень надеюсь, что вы их осознали, потому что второго раза не будет. Всегда помните: силой вас здесь никто не держит. А вот силой вас отсюда проводить за ограду — это очень возможно…

— Ну, — Пашутин усмехнулся, — коли так, то хорошо…

И руках у него неведомо каким чудом очутились вдруг две плотные картонные папки — наши личные дела. Я разглядел на ярлыках папок надписи: «Скворцов», «Мечников».

— Ну-с, молодые люди и ученые, — с неуловимой иронией спросил он, — догадываетесь, зачем мы пригласили вас?..

Володька слегка ткнул меня коленом в бедро, что нельзя было расценить иначе как: давай! Скажи! У тебя язык лучше подвешен.

— Чтобы сообщить нечто существенное, — вежливо сказал я.

Я чуть запнулся, подыскивая слово, и нашел.

— Та-ак, — поощрил зам по режиму. — В первом приближении верно. А конкретнее?

Вот ведь как тебя разобрало. Конкретнее… А, была-не была! Он говорит с нами вполне доброжелательно, стало быть, и мне можно вести себя повольготнее.

— Ну, полагаю, нам предстоит повышение по службе.

Пальцы Пашутина, перебиравшие листы в папке Мечникова, замерли. А сам Борис Борисович взглянул на меня с живым любопытством.

— Та-ак… — повторил он еще более растянуто. — А можно узнать ход ваших рассуждений?

— Позволь, Борис Борисыч, — чуть поморщился зам по науке. — Ну что здесь мудрить? Неужто непонятно — если тебя, рядового сотрудника, приглашают к замдиректора, а там присутствует еще один замдиректора… Ход мысли как минимум логичный.

Пашутин неопределенно хмыкнул. Алексей же Степаныч спокойно продолжил:

— Ты не забываешь, надеюсь, что ребята наши думают системно. Профессионально. Думать — это их работа. Им за это и платят.

Он вообще говорил очень спокойно, ровно.

— Моя — тоже, — подчеркнул Пашутин. — Только по другой части.

— Ну, кто же спорит, — Котельников слегка развел тяжелыми ручищами. — А уж раз так, то тебе карты в руки. Излагай.

Зам по режиму согласно кивнул. Помолчал. И лицо изменилось.

— Вот что, ребята, — промолвил он. — Как я уже сказал, разговор серьезный. И перво-наперво: ни единого слова из него за стенами кабинета прозвучать не должно. Надеюсь, это понятно?

И воззрился на нас холодно.

А я позволил себе легкую вольность:

— Вы в этом разве сомневаетесь?..

— Дополнительный вопрос, товарищ Скворцов, не означает сомнения, — столь же холодно и вежливо произнес особист. — Но давайте ближе к делу! Действительно мы отобрали вас двоих как способных молодых