Теперь Катя ухмыльнулась открыто. Удовлетворённо. Она видела, как по щекам Наташи разливается густой румянец, как её глаза вспыхивают гневом.

«Того и гляди засвистит, как чайник, и пар пойдёт,» — подумала Катя с холодным торжеством.

Не дожидаясь ответа, который, вероятно, был бы уже не столь изыскан, Катя отвернулась, уверенно нажала на бронзовую ручку и вышла из уборной, оставив за спиной негодующую, пунцовую от ярости Наташу. Дверь мягко закрылась, как бы подводя черту в этом противостоянии.

Шагая к буфету по шумному, ярко освещённому фойе, где её ждали Сергей и Зотов, Катя испытывала противоречивую бурю чувств. Удовлетворение от только что состоявшегося поединка было острым, почти сладким. Она не дала себя унизить, не опустилась до крика, не уступила, но дала понять этой самоуверенной медсестричке, кто здесь лишний. И слова о вере в Сергея — это была чистая правда. Катя верила в него безоговорочно. В его талант, его характер, его будущее.

Но под этой победной эйфорией, как подводное течение, клокотала тревога. Наташа, хоть и была посрамлена, задела самое уязвимое место.

«Ты далеко».

Эти слова, как шипы, впились в душу. Сергей был здесь, в Волгограде, погруженный в свою сложную, насыщенную жизнь курсанта-лётчика. А она — в Москве.

Письма и редкие встречи… Этого было мало. Слишком мало. А Наташа рядом. Каждый день. И таких, как Наташа, может быть много. Связи, возможности, соблазны…

«Нужно будет найти возможность быть ближе», — решительно подумала Катя, прикусывая нижнюю губу. — Нельзя допустить, чтобы расстояние стало пропастью'.

Она увидела Сергея у буфетной стойки. Он разговаривал с Зотовым и ещё каким-то незнакомым парнем постарше с лейтенантскими погонами, но его взгляд тут же нашёл её. Он поднял руку и махнул Кате. Зотов, с полным ртом пирожного, тоже заулыбался. Катя ускорила шаг, отвечая Сергею тёплой улыбкой. Антракт ещё не закончился, и впереди их ждал второй акт.

Глава 4

Ресторан «Маяк».

Вечер двенадцатого марта, примерно 21 час.

Волжский воздух, ещё хранящий дневную теплоту, вливался в открытые окна ресторана «Маяк». Шёл девятый час, поэтому сейчас зал был наполнен ровным, сытым гулом. Над столиками с накрахмаленными скатертями висело ощущение вечернего отдыха. Звенели ножи и вилки, перемежаясь сдержанным смехом и негромкими разговорами.

Посетители разных мастей — от подтянутых военных до семейных пар — наслаждались ужином после рабочего дня. Высокие потолки и большие окна, за которыми темнела ширь Волги, создавали ощущение простора, несмотря на заполненность зала. Откуда-то из глубины доносились негромкие переливы музыки, растворяясь в общем гуле ресторана.

Михаил Валерьянович Грачёв, солидный мужчина в добротном костюме цвета морской волны, с удовольствием разрезал сочный антрекот. Он так ловко управлялся с ножом и вилкой, что стороннему наблюдателю стало бы понятно: этот человек привык к хорошей жизни и высокому положению.

Грачёв мысленно подводил итоги дня: удачные переговоры, перспективная поставка дефицитных материалов через знакомых в министерстве. Всё шло по плану. Покровители довольны, его карман — тоже. Он позволил себе бокал армянского коньяка, смакуя его терпкость.

Именно в этот момент, когда Грачёв подносил кусок мяса ко рту, к его столику бесшумно скользнула тень. Незнакомец сел напротив, не спрашивая разрешения, как будто это было самым естественным делом на свете.

Михаил Валерьянович замер, рука с вилкой застыла на полпути. Он посмотрел на подошедшего и удивлённо заморгал. Если бы незнакомец вдруг исчез, то Грачёв не смог бы описать его. Совсем. Ни одной запоминающейся черты лица: нос обыкновенный, губы тонкие, брови невыразительные. Глаза… серые, почти бесцветные, как мутное стекло. Но взгляд! Взгляд был особенным, пронизывающим, тяжёлым, как пудовая гиря.

Незнакомец посмотрел на Михаила Валерьяновича, и у того по спине пробежал ледяной озноб, а волосы на загривке зашевелились. Ему показалось, что на него не просто смотрят, а безмолвно препарируют, заглядывая в самые укромные уголки его естества.

Одет человек был тоже в нечто совершенно неопределённое: серый, чуть поношенный костюм из дешёвого креп-жоржета, такая же рубашка без галстука. Шляпа лежала рядом на свободном стуле — тоже серая, помятая. Весь он сливался с полумраком угла ресторана, будто размытое пятно на фотографии. Вроде ничего опасного на вид, но инстинктивная тревога сжала горло Грачёва. Аппетит мгновенно испарился.

Незнакомец молча, не торопясь, докурил папиросу, аккуратно притушил окурок в пепельнице с ресторанным логотипом. Потом поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и положил на них подбородок. Его серые глаза, не мигая, продолжили буравить Грачёва.

Михаил Валерьянович попытался проглотить кусок мяса. Комок застрял в горле. Он подавился, закашлялся, лицо покраснело. Незнакомец, не меняя позы, медленно потянулся к графину с водой, стоявшему на столе. Налил в чистый бокал.

— Водички? — спросил он. Голос у него оказался тихим, лишённым интонаций, словно диктор, зачитывающий сводку погоды.

Грачёв, откашлявшись, махнул рукой, ещё не в силах говорить. Потом с трудом выдавил:

— Благодарю… не нужно. — Голос прозвучал неестественно хрипло. Он отодвинул тарелку. Аппетит исчез бесследно, осталась только липкая тошнота от этого пристального взгляда. Тишина за столом стала физически ощутимой, давящей. Шум ресторана отдалился, превратившись в глухой фон.

Минуты две, которые показались Грачёву вечностью, они молчали. Михаил Валерьянович пытался собраться с мыслями. Кто этот тип? Из милиции? Или… хуже? Намного хуже? Его покровители всегда уверяли: «Миша, не переживай. Если что не так пойдёт — тебя предупредят заранее. Главное, за рамки дозволенного не выходи». Он и не выходил.

Но это… это не было похоже на предупреждение от «своих». Тогда что?

— Вы ешьте, Михаил Валерьянович, ешьте, — нарушил тишину ровный голос незнакомца. — Не стесняйтесь.

Грачёв снова покачал головой, пытаясь придать лицу подобие спокойствия, но чувствуя, как холодный пот выступил на лбу.

— Спасибо, — прошипел он. — Я… сыт. — И с паузой добавил: — Уже.

Незнакомец едва заметно кивнул.

— Понял. Тогда немного пообщаемся. Вы же не против?

«Против? Я чертовски против!» — закричал про себя Михаил Валерьянович. Ему очень хотелось возмутиться и спросить у незнакомца по какому праву он нарушил его уединения и вообще, кто он такой. Хотелось позвать официанта, чтобы тот вышвырнул незваного гостя вон. Но интуиция, та самая, что вытащила его из послевоенной разрухи на вершину относительного благополучия, забила тревожную дробь: «Сиди. Молчи. Слушай. Не дёргайся.»

Грачёв видел в этих бесцветных глазах напротив не просто угрозу, а приговор, если вдруг ошибётся и сделает что-то не так. Впервые за долгие годы Михаил Валерьянович ощутил полную беззащитность перед непонятной