— Спасибо. Наталья. И я рада. Вы… очень эффектно выглядите. — Комплимент прозвучал хлёстко: вежливый, но с двойным дном.

Я ощутил, как пальцы Кати чуть сжали мою руку под локтем. Наташа лишь чуть приподняла бровь и с улыбкой ответила:

— О, спасибо. Вы тоже прекрасны.

Пауза повисла в воздухе, густая и неловкая. Зотов нервно переминался с ноги на ногу.

— Ну что ж, — я решительно вмешался, ломая этот ледяной поединок взглядов. Пора было заканчивать это представление. — Пьеса, кажется, скоро начнётся. Давайте займём места, а то стоим на проходе, людям мешаем. — Я кивнул на зрителей, которые с возрастающим любопытством поглядывали в нашу сторону.

Наташа на мгновение задержала на мне взгляд. В нём я прочёл разочарование и досаду. Понимаю… Обидно, наверное, когда провокация заканчивается ничем. Но говорить что-либо на этот счёт она не стала. Лишь грациозно кивнула на мои слова:

— Конечно. Не будем мешать искусству. — Сказала она и первой развернулась, направляясь к своему месту.

Зотов метнул на меня взгляд, полный облегчения, и рванул следом. Я жестом пригласил Катю пройти вперёд.

По задумке Наташи, я должен был сидеть между ней и Катей, а Зотов — рядом с Наташей с другой стороны. Но Степан, поняв всю пикантность ситуации, резво юркнул вперёд, обогнал Наташу и сел на своё место, которое ранее занимала девушка. В общем, он создал буферную зону между мной и Наташей, которой ничего не оставалось, кроме как занять своё место.

Я едва сдержал улыбку. Молодец, Стёпа! Наташа, подойдя и увидев эту расстановку, недовольно скуксилась, её алые губы надулись в прелестную, но обиженную гримаску. Она бросила на Зотова убийственный взгляд, но тот сделал вид, что увлечённо рассматривает орнамент на спинке кресла впереди. Подойдя к своему месту, она опустилась в кресло с видом оскорблённой королевы, демонстративно отодвинувшись на полсиденья.

Катя же, устроившись в кресле поудобнее, казалось, уже полностью отрешилась от происходящего. Она смотрела на занавес с живым интересом и нетерпением.

Свет постепенно гас. Наконец, последние огни люстр и бра погасли, погрузив зал в бархатную темноту, нарушаемую лишь слабыми огоньками аварийных выходов и редкими вспышками зажигалок у курильщиков на балконе. Наступила тишина, полная ожидания.

И вдруг резкий, пронзительный звук оркестровой тарелки разрезал тишину. Одновременно с этим на сцене вспыхнул яркий, почти слепящий луч прожектора. В его круге стоял человек в потрёпанном костюме и шляпе-котелке, с контрабасом в руках.

Он запел. Голос был хрипловатым, нарочито грубым, но невероятно цепляющим. Пел он о трудностях честного заработка и лёгкости жизни бандита. Пел с циничной усмешкой, обращаясь прямо к залу. Музыка оказалась резкой, с акцентами ударных, с диссонансами духовых. Она не была похожа на привычную оперную. Эта музыка била по нервам, заставляла вздрагивать.

Катя сидела, затаив дыхание. Я видел её профиль в слабом отсвете со сцены: глаза широко открыты и блестят от возбуждения. Она неотрывно смотрела на сцену, где теперь появились и другие персонажи. В моменты особенно циничных или острых реплик Катя слегка покусывала нижнюю губу — явный признак полного погружения. Она ловила каждое слово, каждый жест. Брехт, с его социальной сатирой и чёрным юмором, полностью захватил её внимание.

Сам я, к своему удивлению, тоже втянулся. В прошлой жизни театр нагонял на меня сонливость, но сейчас… Сейчас это было нечто другое. Энергия актёров, дерзкий текст, необычная музыка — всё это работало. Я ловил себя на мысли, что слежу за развитием сюжета, улыбаюсь в такт саркастичным куплетам.

Мой взгляд скользнул вправо. Зотов… Бедный Степан. Его голова уже клонилась к груди. Он явно боролся со сном, резко вскидывая голову, широко открывая глаза и часто моргая, но через минуту веки снова предательски слипались. Он клевал носом, как студент на скучной лекции. У меня едва не вырвался сдавленный смешок. Уж очень знакомо было это состояние. Сам я в прошлом не раз так «наслаждался» высоким искусством.

Затем я посмотрел на Наташу. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, но взгляд её был устремлён куда-то в пространство перед собой, а не на сцену. Наташа не следила за действием. Её лицо было бесстрастным, лишь лёгкая складка между бровями выдавала напряжённую работу мысли.

О чём она думала? О неудавшейся провокации? О Кате? Обо мне? Её пальцы нервно перебирали кружевную отделку сумочки, лежавшей у неё на коленях. Наташа присутствовала физически, но мыслями была далеко. Контраст с увлечённой Катей был разительным.

Я вернулся к спектаклю. На сцене разворачивалась история женитьбы Макхита на Полли Пичем (это мне позже Катя пояснила), его конфликта с тестем, предательства сообщников, махинаций и циничных сделок. Актёры играли энергично, почти гротескно, не боясь быть излишне экспрессивными. Музыка то накатывала волной, то сменялась резкими, почти какофоническими пассажами. Зал то замирал, то взрывался смехом в неожиданных местах. Там, где сарказм Брехта бил точно в цель.

Я снова посмотрел на Катю. Она сияла. Казалось, она впитывает каждую секунду этого действа. Её рука иногда непроизвольно сжимала мою, когда на сцене происходило что-то особенно драматичное или остроумное. Она была здесь и сейчас, полностью отдаваясь искусству, несмотря на бурю, которая бушевала совсем недавно.

Так и шло время: под аккомпанемент хриплого пения Макхита, циничных куплетов Пичема, под смех зала и посапывание Зотова, под ледяную отстранённость Наташи и горячее восхищение Кати. Я ловил себя на мысли, что наслаждаюсь не только спектаклем, но и этим странным контрастом вокруг.

И вот, после особенно мощной сцены столкновения Макхита с полицией и его гимну человеческой подлости, свет на сцене погас. Занавес медленно пополз вниз. В зале вспыхнули огни. Раздались первые, ещё неуверенные аплодисменты, быстро набирающие в громкости.

Объявили антракт.

Несмотря на то что мне в целом понравилось начало «Трёхгрошовой оперы», я вздохнул с облегчением — первый акт был позади. Теперь предстояло пережить паузу в этой напряжённой мизансцене.

Я ощутил, как Катя ослабила хватку на моей руке. Зотов вздрогнул и проснулся от аплодисментов, смущённо озираясь. Наташа медленно поднялась, выпрямляя спину, её лицо снова стало маской светской неприступности. Игра вышла на новый виток.

* * *

Драматический театр имени Максима Горького.

Во время антракта.

Аплодисменты ещё не стихли, когда Катя встала, поправляя складки платья. Шум фойе нарастал за тяжёлыми дверями зала: гул голосов, звон бокалов из буфета, смех. Она наклонилась к Сергею, её губы почти коснулись его уха, тёплый шёпот пробился сквозь остатки оваций:

— Отлучусь ненадолго. В уборную.

Он кивнул, его глаза,