Я стоял и смотрел то на коробочку в своей руке, то на её сияющее лицо. И… растерялся. Совершенно искренне.

— День… рождения? — переспросил я глупо.

В памяти всплыл бесконечно далёкий день, когда я впервые в новой жизни попал в свою квартиру в Москве и отыскал документы Сергея Громова. И да, он, то есть я, родился двенадцатого марта. А я за бесконечным ворохом дел и событий об этом совершенно забыл. О чём честно признался Кате:

— Совсем забыл. Учёба, дела, подготовка… — Я развёл руки, изображая полную беспомощность перед потоком жизни. — Вот так сюрприз.

Катя рассмеялась. Легко, будто серебристый колокольчик прозвенел.

— Ну ты даёшь, — она покачала головой и шутливо добавила: — И что бы ты без меня делал? Так бы и ходил, не заметив, что стал на год старше и мудрее? — поддразнила она.

— И правда, — проговорил я с улыбкой.

Чувство нежности, смешанное с благодарностью, нахлынуло волной. Я притянул её к себе, крепко обнял за талию. Наши губы встретились снова. Но на этот раз поцелуй был другим. Глубже, медленнее, откровеннее. Мы забыли о времени, о театре, обо всём на свете. Когда, наконец, оторвались друг от друга, оба дышали тяжело, часто. В глазах Кати горел огонь, щёки пылали румянцем.

Я прочистил горло и спросил:

— Идём? — Голос мой прозвучал хрипло. — А то ведь опоздаем. Или… ну его? — добавил я с нарочитой небрежностью, но в шутке сквозило искреннее желание остаться.

Катя энергично замотала головой, отстраняясь, но не отпуская моих рук.

— Не-не-не, пойдём! Ты же билеты достал! Брехта! — Она быстро сбегала в ванную, наполнила вазу водой и поставила в неё букет. После этого покрутилась у зеркала, поправила платье и, подхватив сумочку, выпалила: — Я готова!

Мы вышли. До Волгоградского драматического театра имени Горького, где и должна была идти «Трёхгрошовая опера», было рукой подать, поэтому было решено прогуляться. Вечерний город преображался на глазах: зажигались фонари, витрины магазинов начинали светиться приглушённым светом. Мы шли не спеша, плечом к плечу, и я чувствовал, как Катя время от времени сжимает мою руку. Она выглядела взволнованной и счастливой.

Подходя к театру, мы увидели, что народу собралось уже много. Здание, с колоннами и высокими окнами, светилось изнутри. У парадного входа кипела жизнь.

Дамы щеголяли в нарядах словно по подиуму. В основном преобладали элегантные платья, как у Кати, но встречались и костюмы: жакет с юбкой-колокол, часто из шерсти или плотного шёлка. Цвета женщины выбирали глубокие, благородные: бордо, изумруд, тёмно-синий, чёрный. Видимо, они нынче в моде, в которой я был не особо силён.

Встречались и меха на плечах: горжетки или небольшие палантины. А вот с причёсками дамы были смелее. Можно было увидеть всё разнообразие моделей: от классических пучков и каре до более смелых объёмных укладок.

Мужчины же были в основном в костюмах — тёмные, чаще всего серые или синие, с галстуками в мелкую полоску или неброский узор. Молодёжь могла позволить себе свитера под пиджаками или даже просто хорошие брюки и рубашку с воротником под горло. Фуражки, шляпы-котелки или просто аккуратно уложенные волосы.

Отовсюду слышались разговоры, смех, приглушённый гул голосов. Люди узнавали знакомых, обменивались новостями, рассматривали афиши. Чувствовалась атмосфера предвкушения культурного события, выходного вечера в хорошем обществе.

— Ой, Серёж, смотри! — Катя сжала мою руку, её глаза широко распахнулись от восторга, когда мы вошли в вестибюль. — Какая красота! — Она замерла, озираясь по сторонам. Высокие потолки с лепниной, огромные хрустальные люстры, мерцающие сотнями огней, бордовый бархат драпировок на стенах и дверях, зеркала в золочёных рамах, мраморные колонны.

Я видел это всё, когда покупал билеты, но её искренний, детский восторг заставил и меня взглянуть на внутреннее убранство по-новому. Театр действительно впечатлял своей торжественностью, слегка помпезной, но по-советски монументальной.

— Прямо как в кино! — прошептала она.

Мы немного постояли, пока Катя осматривалась, затем двинулись с потоком людей в сторону зрительного зала. Фойе постепенно редело. Пора было занимать места.

Зрительный зал театра был огромным, подковообразным, с ярусами балконов. Партер, бенуар, бельэтаж — всё заполнялось нарядной публикой. Гул голосов становился гуще, слышался скрип кресел, шелест программок.

— Наши места вон там, — я кивнул в сторону центра партера, примерно в восьмом ряду. — Ряд восьмой, места… — я сверился с билетами, — … 12 и 13. Идём?

— Подожди секундочку, — Катя слегка смутилась. — Мне нужно… припудрить носик. Вернусь быстро-быстро! — Она виновато улыбнулась и метнулась в сторону, где виднелась вывеска с силуэтом дамы: туалетная комната.

— Тебя проводить? — спросил я.

— Не стоит, — мотнула головой Катя. — Я не заблужусь, — проговорила она отходя. — Займи пока места, я тебя найду!

Я кивнул и направился вглубь партера, протискиваясь между рядами уже сидящих зрителей и извиняясь. Восьмой ряд… Вот он. Я начал считать места слева направо. И… сбился с шага, едва не наступив на ногу сидящей даме.

На месте, которое должно было быть соседним с моим, сидела Наташа.

Она восседала, как королева. На ней было платье не то чтобы очень откровенное, но невероятно эффектное. Ярко-алый, плотный шёлк, облегающий фигуру до бёдер, а затем расклёшенный книзу, с достаточно смелым для театра вырезом декольте, которое выгодно подчёркивало белизну кожи. Плечи были открыты.

Её светлые, почти платиновые волосы были уложены в высокую, сложную причёску, открывающую длинную, изящную шею. Макияж Наташа тоже выбрала броский с акцентом на глаза и с алой, словно кровь, помадой. Мне она своим образом напомнила Мэрилин Монро. Только… Только куда уж Монро до Наташи? Выглядела девушка весьма и весьма недурственно.

Она сидела прямо, с горделивой осанкой, одна нога изящно закинута на другую. Её голубые глаза, холодные и оценивающие, были устремлены прямо на меня. И когда наши взгляды встретились, на её губах медленно расцвела обольстительная улыбка. Уверенная, чарующая, полная скрытого вызова.

Мой взгляд скользнул дальше. На моём месте сидел Зотов! Он поймал мой взгляд и виновато, но дружелюбно помахал рукой. Да, я отдал ему лишний билет, который хотел вручить Кольцову. Но не срослось, Андрею всё ещё нельзя было покидать санчасть.

Тем временем Наташа неторопливо поднялась со своего места. Её движения были плавными, по-кошачьи грациозными. Она сделала шаг ко мне, перекрывая путь к креслам. Запах её духов — тяжёлых, восточных,