Говорят, что человеческое общество движут вперед Страх, Голод и Любовь. Первые два чувства Серегин отбросил в сторону, ибо голод в качестве инструмента он не использует вообще, а страх у него только для внешних врагов, зато любовь между людьми в обществе, где не злословят, не лгут, не предают и не бьют в спину, становится доминирующим чувством. Должен признаться, что в таком обществе и у меня тоже перестал бы ныть оголенный нерв. Тут любого готовы принять таким, как он есть, и полюбить, если он полюбит местных людей.

Но наибольший ужас я испытал, когда Кобра мне прямо подтвердила, что я тоже являюсь потенциальным магом — то есть волшебником, творящим заклинания не взмахами волшебной палочки, а аккордами гитары и словами песен. Более того, местные специалисты по магии считают, что каждый талант имеет как естественную, так и магическую сторону. Непривычному человеку такое кажется невероятным, но тут это норма. Иметь магический талант — это не только дополнительные возможности, но и большая ответственность. По счастью, аккордами своей гитары мне не дано рушить небеса на землю, зато вполне по силам как позвать массы на бой со злом, так и свести с ума людей с неустойчивой психикой — так же, как и я, жестоко неудовлетворенных нынешним положением дел. Все это Кобра разъяснила спокойно, без малейшего намека на свое превосходство и без менторского тона. Славная она, эта женщина — победа… Почему я ТАМ подобных не встречал? Ах ну да… Не притягивало их ко мне. Логично.

Ну а в ответ я сказал, что, наверное, из-за этого я должен умереть совсем молодым. Об этом факте моей биографии мне тоже сообщили в так называемом обучающем сне, только без особых подробностей. Я видел разбитую машину, свое искалеченное, изломанное тело, и выглядело это как точка, поставленная в моей бестолковой жизни. Быть может, меня убили, чтобы я не мешал людям спокойно делать их каждодневные дела, не будоражил своим протестом, а быть может, я и сам не вынес довлеющей надо мной злобы и тоски мира сего, а потому свел счеты с жизнью.

Я и высказал все это. И Кобра посмотрела на меня с серьезным видом и сказала, что версии по поводу моей смерти не стала строить даже всезнающая энергооболочка господина Серегина. Мол, была езда по встречной полосе со скоростью свыше ста километров в час, лобовое столкновение с автобусом, пытавшимся увернуться от такой чести, и отсутствие тормозного следа, а все остальное — только вымыслы и домыслы. Никто посторонний в этой аварии участия не принимал, в противном случае на скрижалях судьбы осталась бы пометка. Такое уж это заметное дело — смерть кумира миллионов людей. А еще ленинградский бит-квартет «Секрет» за некоторое время до моей смерти написал песню «Мой приятель беспечный ездок», сразу ставшую очень популярной. И хоть мое имя там не называлось, энергооболочка сразу же связала ее со мной. Кобра на память процитировала мне слова, и я подумал, что это, скорее всего, и в самом деле так. Мы, ленинградские акыны, такие — кого видим, о том и поем.

Потом моя новая знакомая посмотрела на меня испытующим взглядом и сказала, что, вне зависимости от того, была это трагическая случайность или жест отчаяния с моей стороны, таков был конец Пути моего Героя, вслепую блуждавшего в мирах Основного Потока. Но тот мир, в котором я живу сейчас, уже другой. Цепи на нем разорваны, а потому мой Герой сможет осознанно выбрать новый Путь — тоже свой, но уже другой. И это, быть может, сейчас должно быть главной моей задачей, ибо представленное мне право выбора — это не только возможность, но и ответственность.

Я поблагодарил Кобру за очень интересную и важную беседу и попросил оставить меня одного. Мне нужно было обо всем хорошенько подумать.

Тысяча сто двадцатый день в мире Содома, после полудня, Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы, кабинет командующего

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической империи

В моем кабинете собрались все те же мои соратники, что вчера встречали Виктора Цоя, плюс Самые Старшие Братья, плюс оба товарища Ленина, плюс социоинженер Риоле Лан, плюс… Владимир Высоцкий. Маркса с Энгельсом я на это совещание звать не стал, потому что они ни разу не специалисты по России. Тема разговора: явления позднесоциалистической действительности, заставляющие ныть оголенные нервы истинных бардов. Таких на самом деле очень немного. Остальные — это не барды, а только ими называются, ибо нерв у них не ноет ни в каком месте, а стоит задеть их материальное благополучие, так и вовсе выясняется, что самой души у этих певцов ртом как не было, так и нет…

— Вы, хумансы, — сказала Риоле Лан, — одновременно очень простые и очень сложные существа. Основная ваша масса не строит планов дальше завтрашнего дня, и в то же время среди вас есть особи, которые ощущают даже очень отдаленные тенденции, недоступные в том числе и социоинженерам. Исходя из опережающих знаний об исторических событиях так называемого Основного Потока, могу предположить, что такие гении, как Владимир Высоцкий и Виктор Цой, подобно сверхчувствительным детекторам ощущают предпосылки для того, чтобы в обозримом будущем в вашей стране сложился непримиримый конфликт между целеполаганием основной массы населения и методами управления, практикуемыми элитой. На вашем языке такое явление называется революционной ситуацией.

Два Ильича переглянулись и тот, что из восемнадцатого года, агрессивно заявил:

— Но в восемьдесят пятом году в Советском Союзе нет даже малейших признаков развития революционной ситуации!

— Признаков подобной ситуации нет, а вот предпосылки к развитию внутреннего конфликта имеются, — возразила Риоле Лан. — Такие чуткие к неблагополучию хумансы. как Владимир Высоцкий и Виктор Цой, их воспринимают, а вот толстокожим предводителям советского государства кажется, что все в порядке. Наш обожаемый Командующий снял с советской системы внешнюю угрозу, наголову разгромив альянс протофранконцев и сильно замедлил развитие внутренней ситуации, в правильную сторону изменив руководство, но главные причины деградации отношений между властью и народом никуда не исчезли, а лишь ослабли. Точную причину такого явления я назвать не могу,