Деревянное здание земской управы теперь выглядело не так, как прежде — его внезапно покрасили в серый цвет, да и табличку обновили. После Февральской революции все земства преобразились: старые крестьянские учреждения — сходы, суды, правления — упразднили, а вместо них учредили волостные земские собрания, избираемые на всеобщих прямых выборах с тайным голосованием. Исполнительным органом стала управа, подчинённая Всероссийскому земскому союзу. Чарушин и Ольга Яковлевна теперь были у власти и заправляли делами.

Иван Палыч стряхнул мокрый снег с шинели, вошёл в управу. В тесной комнате, пропахшей махоркой и чернилами, за столом, заваленным бумагами, сидела Ольга Яковлевна. Не изменилась она нисколечко, словно Иван Павлович выдел ее вчера — все та же сигарета во рту и пишущая машинка, громыхающая как раскаты грома.

— Здрастье! — улыбнувшись, произнес доктор.

— Иван Павлович! — басовито протянула секретарь. — Приехали!

— Приехал, — кивнул тот. — А Чарушин?

— У себя. Заходи. Он ждет.

— Иван Палыч! — едва вошел доктор в кабинет, воскликнул Чарушин, вставая и протягивая руку. — Живой! С поезда санитарного, значит? Ну, здравствуй, голубчик! Как же рад тебя видеть!

— Здравствуйте, Виктор Иванович, — улыбнулся доктор, пожимая руку. — Прибыл в Зарное, вот, доложить решил.

— Хорошо, что вернулся, Иван Палыч. Все у тебя хорошо? Ран нет?

— Нет, здоров.

— Ну вот и отлично!

— Слыхал, земства теперь по-новому работают? — осторожно спросил доктор. — Выборы, собрания, Всероссийский земский союз?

Чарушин кивнул:

— Ага, Иван Павлович, всё переменилось. Буквально в одно мгновение. Волостные собрания учредили, выборы прямые, тайные — всё как в Петрограде велели. Сходы крестьянские разогнали, суды ихние тоже. Мы с Ольгой Яковлевной в управе теперь, дела вершим. Но, — он развёл руками, — финансирование — увы и ах! Временное правительство сказало: крутитесь сами. Денег нет, а дел — во! — Он ткнул в стопку бумаг. — Хлеб для города, дрова для школы, больнице твоей лекарства… Всё на нас.

Немного помолчав, поджав губы, добавил:

— В Ржеве ещё хуже. Городские на еду меняют книги, одежду.

— Тут тоже уже, — сказал Иван Павлович, вспоминая вчерашний разговор.

Чарушин ничего на это не ответил.

— Виктор Иванович, я узнать хотел…

— Зачем вызвали? — закончил за него Чарушин и широко улыбнулся. — Сейчас расскажу. Да ты присядь. Чаю хочешь?

Иван Павлович согласился — хоть и наступила весна, но морозец еще пробирал. Да и мчать на «Дуксе» было еще тем занятием — продувало насквозь.

Пока наливали чай Чарушин начал объяснять:

— Иван Палыч, тебя с поезда санитарного не просто так вызвали. Сняли, так сказать, в самый жаркий момент. Медицина у нас теперь земская, никакого министерства, всё на местах. В Петрограде решили — центральный надзор это тирания, пережиток прошло. Во как! — Чарушин хохотнул. — Вертись значит сам, как хочешь. И теперь кто в лес, кто по дрова, каждый уезд сам за себя. Вот, держи.

Чарушин протянул ему кружку горячего чаю. Доктор отпил.

— Однако же все мы взрослые люди, все прекрасно всё понимаем — без контроля хаос начнется. А ежели тиф, как тогда? А ежели дизентерия или еще какая болезнь, хворь приключится среди населения сельского? Как тогда быть? Куда бежать? У кого помощи просить? В общем, Управа постановила: нужен человек проверенный, чтобы больницы, фельдшерские пункты, аптеки в уезде держать в порядке. Чтобы и надзор был, и когда нужно подсказал, а может и пожестче сказал. Рука нужна крепкая, которая бы не дала всему развалиться. И чтобы в курсе всех дел медицинских был. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Иван Павлович. — Только не понимаю причем здесь я!

— Ну как же! — хлопнул руками Чарушин. — Ты и есть этот проверенный человек, который в курсе всех медицинских дел. Я так и сказал — Петров, и больше никто! Тебя выбрали, Ваня. Будешь уездным комиссаром по медицинским делам.

— Чего⁈ — удивленно протянул Иван Павлович. — Комиссаром?

— Ну да!

— Вот так дела! Без меня меня женили! Это ж… ответственность, — только и смог выдавить доктор.

— Вот только не говори мне, что ты ответственности боишься! — жестко ответил Чарушин.

— Не боюсь, но… А лекарства, дрова, врачи… Да те же дрова. Я их выбивал сколько? На одну только больницу! Деньги где брать?

Чарушин наклонился вперёд:

— Ну как-то же крутились до этого! Иван Палыч, да ты пойми — у нас выбора нет. Оставим все как есть — у нас через месяц все деревни слягут. Сам же понимаешь. Никакого контроля. Мы будем помогать — в силу своих возможностей. Сейчас время такое — смутное. Черт его знает что завтра будет. А нам что теперь, людей на произвол судьбы бросать?

— Нет, не бросать, — хмуро ответил доктор.

— Вот и я так говорю. Они там, — он кивнул на потолок, — пусть пока разбираются, решают, власть делят. А нам главное людей сберечь. Их и так с войны мало вернулось.

Чарушин подошел еще ближе, совсем тихо добавил:

— К тому же, это лучше, чем воевать, Иван Палыч. Там, на фронте, под пулями да в грязи ты солдат латаешь, а половина не выживает. Да и сам все время под обстрелом. Рискуешь. Зачем тебе это? Здесь ты дома, в Зарном, среди своих. Спасёшь сотни, а то и тысячи. На войне ты один из многих, а здесь — главный, весь уезд на тебе держится. Ты здешний, народ тебе верит. Да и я на тебя положиться могу. С мужиками договоришься, аптекарей убедишь. Все у тебя получится.

— Слишком уж ты оптимистичен, Виктор Иванович! — едко ответил доктор.

— Реалист. И ещё, Ваня, — он понизил голос, — тут ты сам себе хозяин. Никаких царских приказов, сам правила ставишь, для людей. Соглашайся. У меня правда выбора нет. Как и у тебя.

— Ну Виктор Иванович…

— Иван Павлович, мы тебе комнату дадим. Хочешь? Рядом с Анной Львовной будешь, в городе. Говорят, она такие речи двигает — заслушаешься. Ну?

— А фронт работ какой?

— Да совсем пустяковый. Вот твой круг, — Чарушин принялся загибать пальцы. — Пять деревень под тобой: Зарное, Рябиновка, Ключ, Вяземка и Липовка. В Зарном — больница, ты её знаешь, Аглая там надрывается. Две аптеки в уезде. Фельдшерские пункты есть в Рябиновке и Вяземке, но