– Большую.

Я сдалась.

Тропка вилась среди низких кустов можжевельника и согретых солнцем валунов. Морской бриз холодил мне спину. Я сама не понимала, зачем пошла за Йемом, только чувствовала, что должна держаться как можно ближе к нему. Я была уверена, что он раскроет передо мной весь мир. А если он и свою постель раскроет передо мной – еще лучше.

Мы вышли к селению из примерно десятка хижин, окруживших каменный алтарь. Над блестящей металлической чашей вился дым от горящих благовоний. Крупная женщина в головном уборе в виде полумесяцев возвышалась над юной парой в окружении десятка-другого деревенских жителей.

Йем поставил корзину и стал почтительно наблюдать, приложив кулаки к груди и подпевая остальным.

Покинув Эдем, я видела множество церемоний, но никогда не подходила настолько близко. Издалека ритуалы казались непонятными, их значение терялось среди незнакомых мне символов. Но сейчас я ощущала мощь сплоченных тел, их общее назначение и цель. Бой барабана отдавался во мне точно так же, как и в них. Благовония изменили ощущения; мои руки, ноги и голос присоединились к общему обряду. Мы раскачивались и кивали, двигаясь в едином ритме.

Жрица подозвала служительницу с корзиной, откуда вытащила пару гибких зеленых змей. Она подняла их высоко над головами молодой пары. Жрица запела, молодые склонились, а змеи, извиваясь, зашипели. Деревенские жители, благочестиво опустив глаза, били себя кулаками в грудь.

В этот момент меня и осенило. Конечно же! Я принесу Еве мудрость в виде змеи. Разве змеи не священны для Ашеры, разве не они вестники знания? Змеи живут циклами по закону Ашеры, сбрасывают кожу и возрождаются. Так и Ева сбросит с себя невежество и обретет свет понимания. Тогда она прислушается ко мне, осознает значение моего послания еще прежде, чем я успею подобрать слова.

Ритуал завершился, головы юной пары украсили ароматные венки из стефанотиса. Все мужчины и женщины деревни по очереди поцеловали молодых, а затем между цветущими лозами направились к длинному столу, накрытому для пира.

Мы с Йемом остались вдвоем в облаках благовоний. Выражение лица рыбака изменилось. Он взглянул на меня по-новому, взял за руку и повел на пир. Свою корзину он поставил возле костра, над которым потные мужчины ворочали на вертеле жарящееся мясо, и мы сели за стол.

Никогда прежде я не пила вина. Оно было превосходно: подслащенное медом и приправленное пряностями, смешанное с водой в деревянных чашах. Я наслаждалась им – возможно, даже чересчур.

Люди начали петь и танцевать: сначала молодые, потом и остальные. Мужчины скакали, дрыгали ногами и крутились; женщины, подобрав туники у колен, кружились и скользили вокруг.

Принесли мясо – соленое, восхитительное, сочащееся жиром. Дальше настал черед рыбы Йема – поджаристой, сдобренной лимоном и тимьяновым маслом. Потом на столе появились лепешки – пышные и куда более вкусные, чем получались у меня в Эдеме, – фрукты, которых я прежде не видывала, пирожные на меду, сласти с орехами. Вино лилось рекой из раскрашенных глиняных кувшинов.

Пока деревенские жители смеялись и танцевали, облака у горизонта зарозовели. Танцоры бегали среди виноградных лоз, дети играли под старыми фиговыми деревьями. Один из стариков затянул печальную песню под аккомпанемент лиры, флейты и барабана.

К тому времени, когда мы с Йемом покинули изобильный стол и вернулись в деревню, в небе уже давно светила вечерняя звезда. За границами пространства, освещенного неровным светом факелов, стояла непроглядная тьма. Я счастливо прижималась к своему спутнику, опьяненная вином, томясь по этому крепкому телу.

Вино не сделало парня разговорчивее.

Ну и ладно.

Когда мы, переплетясь телами, повалились на овечью шкуру, служившую ему постелью, я наконец почувствовала, что меняюсь.

Сначала раздвоился кончик языка. Я шипела Йему на ухо, скребя острыми клыками по щетине у него на щеках.

Его запах стал более глубоким. От него веяло холмами и долинами, горами и ущельями. Неуловимый солоноватый дух стал распадаться на отдельные знакомые ароматы. Свежеразделанное крабовое мясо. Ракушки, облепившие гнилую корягу. Морской еж, высушенный на солнце.

Эти запахи окутали меня, и в глазах помутилось. Я видела Йема в размытых оттенках черного и белого – неясные очертания его волевого подбородка, даже тепло мужского тела, запутавшееся в волосках на коже.

Я вытянулась рядом с ним, изнывая от желания. Кости затрещали, дыхание перехватило; пальцы слились, руки вжались в тело, ступни и ноги соединились. Я превратилась в один упругий мускул, трепещущий от прикосновения мужчины.

Он, казалось, ничуть не удивился и не испугался. Больше того: его страсть лишь распалилась. Мне нечем было ласкать его, кроме гладкой чешуи, стремительного языка и витков змеиного тела. Не было у меня и теплого уютного убежища, куда бы он мог войти, и однако же…

У нас получилось. Я доставила удовольствие Йему, а он нашел способ доставить наслаждение и восторг мне. Вот и все, что я могу сказать.

Вкусите – и вы будете как боги

Застать Еву в одиночестве удалось не сразу. Адам постоянно крутился рядом. Командовал ею, указывал на ошибки: «Не так, Ева. Вот как нужно! Замешивай тесто круче. Ты налила слишком много воды, бестолочь! Раздуй огонь. Не давай пламени погаснуть! О чем ты только думаешь?»

Они по-прежнему были наги, но Адам начал носить на шее ожерелье из кусочков коралла, постукивавших друг о друга при ходьбе. Не знаю, как он нашел время, чтобы изготовить такую штуку, если приходилось без конца пахать землю и пасти скот, собирать урожай и разводить животных. Да и откуда он взял кораллы в такой дали от моря?

Пока Ева пекла хлеб, Адам поливал древо жизни родниковой водой из большого бронзового кувшина. Это всегда была моя обязанность, не его, мое право по рождению. «Женщина должна заботиться о всякой жизни», – говорила Ашера, показывая мне, как это делать. Почему же Адам отобрал у Евы именно эту повседневную обязанность?

Я смотрела, как они совокупляются тем способом, который навязывал мне Адам. Он наслаждался, придавливая Еву сверху; она же под ним лишь терпела. Плоские и сухие лепешки, испеченные Евой, остывали на полке рядом с ними.

Чем скорее я вытащу ее отсюда, тем лучше.

* * *

На третий день наблюдений я увидела, как она встала после их унылых утех, оставив довольного Адама храпеть, выползла из хижины и обхватила себя руками, прикрыв грудь, словно уже осознавая собственную наготу.

Был знойный полдень, душный и жаркий. Сад гудел, шумел и дурманил. Ева на цыпочках кралась мимо фиг и пальм через заросли шипастого аканта,