Угомыслов долго молчал, переваривая слова. Затем медленно кивнул, и в его суровых глазах мелькнуло понимание, а следом — облегчение.

— Значит… все эти разговоры с рязанцами, с новгородскими купцами, поселение степняков у нефтяных ям… это не просто политика. Это подготовка к большой войне. К войне на выживание.

— Именно так, — тихо подтвердил Ярослав. — Мы строим не ради богатства сегодня. Мы строим цитадель. Из камня, стали, корабельного леса, верности народов и черного золота. Чтобы когда придут те, с востока… они разбились бы о нее, как морская волна о скалу. И ты, Угомыслов поминаешь ради чего весь этот труд. Не забывай напоминать мне про это.

Старый воевода выпрямился, и в его осанке вновь появилась привычная твердость.

— Так и сделаю, княже.

Отряд двинулся вдоль Волги на запад, к Рязани. Остановились в небольшой крепости у Самарской луки — месте, где еще несколько лет назад хозяйничали степняки, а теперь стоял форпост нового порядка. Здесь, среди низких глинобитных домов и деревянных причалов, жили люди, чьи лица сочетали скуластость кочевников и бородатость русских поселенцев.

Отряд вышел из ворот Саратовской крепости на рассвете второго дня. Дорога на запад шла не вдоль самого волжского берега, а по старому степному шляху — чуть южнее, сокращая путь через пологие взгорья. Сразу за стенами кончилась зона влияния крепости — распаханные поля, вытоптанные выгоны, протоптанные дороги к пристани. Началась Степь.

Бескрайняя, как море, она встретила их тишиной и ветром. Ковыль, уже отцветший и посеревший, шуршал, цепляясь за ноги пеших и копыта коней, будто не желая отпускать. Воздух пах полынью, сухой землей и чем-то бесконечно далеким — пространством, которое не могло принадлежать никому. Иногда на горизонте показывались темные точки — то ли курганы древних ханов, то ли стойбища нынешних кочевников, быстро сворачивавшие юрты и уходившие прочь при виде сверкающей на солнце колонны.

Ярослав ехал в голове дружинной сотни, но мысли его были далеко от пейзажа. Он автоматически отмечал детали: где скот выбил траву, где видны следы недавнего большого костра, где ручей еще не пересох. Логистика, — это слово из прошлой жизни крутилось в голове. По этой земле должны были пойти не только войска, но и грузы: нефть с самарских промыслов, хлеб с северных районов. Дороги не было. Была лишь тропа, протоптанная копытами и колесами. Этого было катастрофически мало.

По извилистым берегам Волги, раскинулась странная картина. Здесь не было ни городов, ни крепостей — только одинокие фигуры у черных луж, склонившиеся над поверхностью воды, будто завороженные ее маслянистым блеском. Это были нефтяные сборщики, добывавшие из ее недр черное золото.

В тихих затонах, где вода застаивалась, образуя радужные разводы, они работали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Их кожаные сапоги вязли в черной жиже, оставляя следы, которые не смывали даже весенние паводки. Деревянные ковши с длинными ручками плавно скользили по поверхности, зачерпывая густую жидкость, переливавшуюся на солнце всеми оттенками — от янтарного до черного, как сама ночь.

Особенно много земляной смолы находили в глубоких оврагах, куда редко заглядывало солнце. Здесь из трещин в глинистой почве сочилась густая масса, напоминающая кровь земли. Сборщики работали здесь особенно осторожно — один неверный шаг, и можно было увязнуть в этом природном болоте навеки. Они протягивали друг другу руки, образуя живую цепь, и передавали наполненные ведра наверх, где их содержимое процеживали через грубый холст, отделяя драгоценную жидкость от песка и мусора.

Запах в этих местах стоял особенный — густой, тяжелый, проникающий в одежду и волосы. Он напоминал одновременно серу, горящую смолу и что-то древнее, первобытное, что шло из самых глубин земли. Местные жители давно привыкли к нему, но приезжие морщились, а лошади беспокойно переступали с ноги на ногу, широко раздувая ноздри.

Каждую седмицу перед рассветом у крепостных ворот Самары собиралось странное шествие. По пыльным степным дорогам, по лесным тропам, вдоль речных берегов тянулись вереницы людей с драгоценной ношей — берестяными туесами, дубовыми бочонками, бычьими бурдюками, наполненными черной маслянистой влагой. Степняки в выгоревших на солнце халатах, русские поселенцы в льняных рубахах — все они несли земляное масло, добытые в оврагах и ямах.

Торжище начиналось утром, когда княжеские приказчики в синих кафтанах выносили на площадь мерные сосуды и весы. Не было здесь привычного базарного гвалта — сделки вершились в почтительном молчании, нарушаемом лишь скрипом пергамента и звоном монет. Опытные оценщики с руками, навсегда почерневшими от нефти, проверяли товар древними способами: капали на раскаленную медную пластину, наблюдая за цветом дыма, растирали между пальцами, проверяя на тягучесть.

С Каменного яра? Четыре гривны за бочку — произносил старший приказчик, и степняк, чье лицо покрывали ритуальные шрамы былого воина, молча кивал. Затем нефть сливали в бочку.

В каменных складах за площадью, куда бочки перекатывали по дубовым настилам, царил полумрак и прохлада. К полудню, когда солнце начинало жечь немилосердно, торг затихал. Добытчики расходились по кабакам, где подавали особый хмельной мед разбавленный спиртом — чтобы перебить въевшийся запах нефти. А в складах уже начинали готовить караван: бочки грузили на плоскодонные струги.

Особенно удивительно было видеть среди сборщиков бывших степных воинов. Эти гордые люди, еще недавно считавшие ниже своего достоинства любой труд, кроме военного, теперь с удивительным усердием занимались черной работой. Их загорелые лица, привыкшие к ветрам Великой Степи, теперь внимательно изучали каждую бочку, а в разговорах звучали непонятные простому люду слова: очистка, перегонка, фракции.

Холодный рассвет только начал растекаться по степи, когда с дозорной башни крепости раздался резкий звук рога — три коротких, отрывистых сигнала, резанувших по утренней тишине. В ту же минуту в лагере княжеского отряда замерцали огни — воины, спавшие у потухших костров, вскакивали, хватая оружие.

Ярослав, уже одетый в доспех, вышел на стену. В предрассветном мареве степь шевелилась — словно сама земля пришла в движение. Но это были не тени и не мираж — сотни всадников, развернувшись лавой, неслись к крепости.

— Не знают, что мы здесь, — усмехнулся Бранислав, стоявший рядом. — Думают, гарнизон слабый.

Ярослав молча кивнул.

Пушки, спрятанные за частоколом, ждали своего часа. Когда степняки приблизились на расстояние выстрела, князь поднял руку — и крепость взорвалась огнем.

— Огонь!

Грохот разорвал утро. Чугунные ядра, вылетевшие из жерл, пролетели над степью, оставляя за собой дымные следы. Первый залп лег не совсем точно — одно ядро рикошетило от земли, подняв фонтан грязи, другое пролетело сквозь строй всадников, вырвав кровавую просеку.

Степняки, никогда не видевшие такого оружия, смешались. Кони вставали