Степняки двинулись дальше.

Вторая очередь — картечь.

Свинцовый дождь хлестнул по атакующим. Те, кто еще секунду назад мчался вперед, теперь валились с коней, крича от боли. Строй рассыпался, превратившись в хаотичную толпу.

И тогда, словно из-под земли, с флангов выросли всадники — легкая степная конница, но уже не враги, а союзники Ярослава. Их тонкие сабли сверкали в первых лучах солнца, когда они врезались в растерянные ряды нападавших.

Это уже не было битвой — это был разгром.

Те, кто уцелел после пушечных залпов, теперь гибли под ударами бывших соплеменников. Некоторые пытались бежать — но куда? Степь, еще недавно бывшая их домом, теперь стала ловушкой.

К полудню все было кончено. Ярослав стоял среди пленных — молодых, испуганных, с глазами, полными ужаса перед невиданным оружием.

— Отпустим их — сказал князь. — Пусть расскажут своим, что видели.

Бранислав хмыкнул:

— Расскажут, ещё как расскажут!.

— Главное чтобы в штаны не наложили при рассказе — хохотнул молодой пушкарь.

А вдалеке, над степью, уже кружили вороны, чуявшие пир. А княжеские воины уже хоронили своих, всего трое.

Дым от костра, густой и душистый, медленно стелился между палатками, смешиваясь с ароматом жареного мяса и сушеных степных трав. Огонь потрескивал, выстреливая в ночное небо искрами, которые тут же гасли в прохладном воздухе. Ярослав сидел на складном походном стуле, вырезанном из березы, и тщательно протирал клинок своего меча промасленной тряпицей. Сталь, отполированная до зеркального блеска, отражала пламя, создавая причудливые блики на лице князя.

Из темноты материализовалась знакомая фигура — Збышек, старый воин, чье тело было испещрено шрамами, как карта былых сражений. В руках он держал две деревянные чарки, вырезанные из мореного дуба, и флягу с медовухой, которую ему прислали из самого Краснограда. Его лицо, изборожденное морщинами и боевыми отметинами, освещалось оранжевым отблеском пламени, делая его похожим на древнего духа войны.

Внезапно левая щека Ярослава дёрнулась острой болью — старый шрам, оставленный стрелой Гаяза много лет назад, напомнил о себе.

Тот день встал перед глазами с пугающей ясностью…

Збышек, да не бойся ты так, до свадьбы заживёт! — крикнул он тогда, улыбаясь сквозь боль, когда стрела пробила щёку, оставив на лице горячий кровавый след. Солдат с круглыми от ужаса глазами замер.

В этот момент сигнальщики затрубили тревогу — первому батальону приказывалось выдвинуть правый фланг вперёд. Обойти пытаются, — сообразил Ярослав, вытирая кровь рукавом. — Вот Гаяз, собака… Не дурак совсем. Несмотря на ярость боя, он не мог не восхититься тактикой предводителя половцев.

Когда Ярослав поднялся на башню, перед ним разверзлась адская картина — две людские массы сшиблись в смертельной схватке. Первый накат: батальоны держались, и волна атакующих отхлынула. Второй накат: всадники за спинами пехоты вновь погнали их на лес копий, словно почуяв слабину. Батальоны снова устояли. Третий накат — отчаянный, яростный — и снова отбит…

Ярослав моргнул, возвращаясь в настоящее. Перед ним стоял тот самый Збышек — теперь седой, с пустой глазницей, но всё такой же крепкий. В руках он держал все те же две дубовые чарки и флягу медовухи.

— Княже, позволь угостить старому солдату? — хрипло спросил он, указывая на шрам на щеке Ярослава.

Князь усмехнулся, отложив меч:

— Помнишь, как ты тогда чуть не поседел, когда мне стрелу в лицо всадили?

Збышек хрипло рассмеялся, наливая медовуху.

Збышек налил напиток по самую кромку, и чарки звонко стукнулись в ночной тишине.

— Почему отпустил пленных? — вдруг спросил ветеран, прищурив единственный глаз второй он потерял в той битве при осаде Рязани. Его голос звучал не только с любопытством, но и с легким укором.

— Раньше головы рубили за меньшее. Помнишь, как под Рязанью мы вырезали целый взвод за набег на обоз?

Ярослав задумчиво покрутил чарку в руках, наблюдая, как огонь играет в золотистой жидкости.

— Потому что Гаяз когда-то тоже был пленным — тихо ответил он, отводя взгляд в сторону, где в темноте мерцали огни лагеря. — А теперь его люди караулят наши нефтяные караваны, его воины держат оборону на границах, а его совет ценнее десятка мечей. Убить — просто. Заставить работать на себя гораздо труднее. Но и прибыльнее.

Збышек хмыкнул, потягивая медовуху. Его единственный глаз сверкнул в свете костра.

— Ты все больше на купца походишь, а не на воина. Помню времена, когда ты шел в бой, а теперь сидишь и считаешь барыши, как какой-нибудь новгородский делец.

Ярослав отпил из чарки, затем медленно повернул голову в сторону степей, где скрылись уцелевшие нападавшие.

— Война — это торговля иная, — произнёс он, и в голосе его зазвучали нотки холодного расчёта. — Сегодня мы им жизнь подарили. Завтра они привезут нефть вместо того, чтобы красть её. Послезавтра их дети будут служить в нашей дружине. Вот она, настоящая выгода.

Старый солдат задумался, его взгляд устремился в пламя, словно он пытался разглядеть в нем будущее, о котором говорил князь. Потом он вдруг рассмеялся — резко, по-собачьи, как делал это всегда, когда что-то его забавляло.

— Черт бы побрал твою хитрость — проворчал он, но в его голосе не было злости, только уважение. — Ладно. За новых нефтяников, значит! И за то, чтобы они не вздумали нас обмануть.

Чарки снова стукнулись, на этот раз громче, и оба мужчины осушили их до дна. Над степью поднималась луна — холодная, равнодушная к человеческим расчетам и амбициям. Ее свет серебрил верхушки шатров и доспехи часовых, стоящих на краю лагеря.

Ярослав откинулся назад, положив руки за голову, и уставился в звездное небо.

— Через месяц первый караван нефти пойдет в Рязань — задумчиво произнес он. — Через год у нас будет флот, который сможет дойти до самого Хорезма. А через пять лет…

Он не договорил, но Збышек понял. И впервые за долгое время старый воин почувствовал, что будущее, о котором говорит князь, может быть куда интереснее, чем славные битвы прошлого.

Глава 26

Широкая гладь Оки сверкала под осенним солнцем, когда флотилия из двенадцати нефтяных стругов показалась у Рязанской пристани. На носу флагманской ладьи стоял Ярослав, щурясь от знакомых запахов родного города — дыма печей, дубовых стен и кирпичных мостовых.

В толпе встречающих сразу бросалась в глаза высокая фигура Марфы в парчовом платье, с малиновой накидкой через плечо. В руках она держала двухлетнюю дочь Анну, а рядом, крепко ухватившись за материнский подол, стоял четырехлетний Святослав — точная копия отца, только в миниатюре.

Когда Ярослав сошел