Отец потянулся за сахарницей, снял крышку и добавил в чай ещё одну ложку. Размешал.

— И знаешь что? — Азартно продолжил он. — Если покрутить твои идеи, приложить их к существующим наработкам… кое-что начинает складываться в очень занятную картину.

Отец отхлебнул чаю и продолжил так, будто разговаривал сам с собой, проверяя ход своих же мыслей. С каждым новым словом в его глазах разгорался жгучий, профессиональный интерес. Я часто видел подобный огонь в глазах у людей, которые по-настоящему увлечены своим делом.

— Вот, к примеру, насчёт форсунок и вибраций. Ты написал всего пару фраз. Как там было? — Отец посмотрел на потолок и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — А, вспомнил! Ты писал что-то вроде «проблема в резонансе» и «нужна другая геометрия смешения». Так вот, я потратил три дня, чтобы перелопатить горы литературы и понять, откуда ты это мог взять. И знаешь, что я обнаружил? Ты, в общем-то, прав. Есть такие теоретические наработки в институтах. Но их никто серьёзно не рассматривал. Понимаешь, о чём я?

Я понимал. Я прекрасно понимал, о каких вибрациях он говорит. О тех, что в будущем погубят Н-1. Но я с наигранной неуверенностью кивнул, делая вид, что просто следую за его мыслью.

Отец замолчал и уставился в свою чашку, будто видя в чайной гуще некие схемы и графики.

— И ещё… Твои мысли о системе обеспечения надёжности… — он посмотрел на меня с лёгким недоумением. — Я их обдумал. Выводы не радуют. Если продолжим работать так, как сейчас принято, то тяжёлые ракеты совершенно точно не скоро полетят из-за своей сложности.

Отец встал, сделал несколько шагов по кухне, массируя переносицу, затем снова сел за стол и продолжил:

— Это невероятно, но сам я об этом не задумывался. Возможно, не туда смотрел. Сейчас это не имеет значения. Важно то, что, когда я начал прикидывать это всё… Все эти противопожарные продувки отсеков инертным газом, обязательный прожиг каждого двигателя и обеспечение возможности «холодных» прогонов разных ситуаций на уже собранной системе управления… Это же, по сути, не просто борьба с аварийностью, а довольно-таки чёткая методика, позволяющая этой самой аварийностью ещё на этапе проектирования управлять! Чтобы точно знать, какие строить стенды и сколько испытаний планировать.

Отец посмотрел на меня и покачал головой, будто не мог поверить в то, о чём только что сказал.

— Это… — он развёл руки в стороны. — Это просто новая эпоха в проектировании ракетной, да и не только ракетной техники… Сын, ты не думал о научной карьере? Всё же лётчиков, и даже космонавтов, в стране куда больше, чем людей, способных такое — он постучал пальцем по столу, будто там лежал его блокнот с моими записями, — написать. Хотя это всё, конечно, ещё внедрить надо суметь.

Я улыбнулся и молча покачал головой, отвечая на вопрос отца о научной карьере:

— Нет, отец. Я для себя решил всё. Только космонавтика, только звёзды. — Услышав мой ответ, отец махнул рукой с таким видом, будто говорил: «Эх, молодёжь!»

Да, я действительно писал в блокноте отца обрывками, намёками, стараясь не выдать знания, которых попросту не могло быть у курсанта лётного училища. Я не предлагал готовых решений, а лишь указывал направление, в котором, как мне было известно из будущего, следовало рыть. И это сработало. Отец сам пришёл к нужным мне выводам и результатам.

— Но также я вижу и ряд проблем, сын, — тем временем продолжил отец, и голос его стал серьёзнее. — И вот одна из них. Ты там вскользь упомянул о необходимости… как бы это сказать… единой системы. Чтобы все службы, все КБ, работающие над одной задачей, были жёстко скоординированы. Я ведь прав? Именно это ты имел в виду, когда писал: басня «Лебедь, Щука и Рак»?

Он произнёс это почти с вызовом, глядя на меня так, будто проверял мою реакцию. Я выдержал паузу, давая ему возможность выговориться. Отрицать было бесполезно. Именно на это я и намекал. Отец всё правильно понял.

— Ты предлагаешь… как у них? — отец мотнул головой куда-то в сторону окна и нахмурился, его пальцы снова забарабанили по столу.

Я уверенно встретил его взгляд и медленно кивнул. Я понимал, что это был как раз один из тех моментов, когда я балансировал на грани. Но это необходимо было донести до нужных людей, чтобы мой план начал потихоньку реализовываться. Одного моего желания и знаний недостаточно, чтобы провернуть тяжёлый маховик истории.

— НАСА — неплохой пример, — осторожно начал я. — Но можно сделать лучше. Взять лучшее у них и адаптировать под наши реалии. Создать не просто административный аппарат, а единый мозговой центр, который будет координировать все исследования, все разработки. Где специалисты разного профиля будут работать вместе, без секретов. Где главным будет реальный, измеримый результат.

— Единый центр… — задумчиво проговорил отец. — С общим доступом к данным, с чёткими протоколами испытаний, с системой быстрого реагирования на проблемы… — Затем он грустно покачал головой. — Это очень смело, Сергей. Очень. Такие предложения… их могут и не так понять. Могут посчитать за… за пораженческие настроения. За неверие в силы наших отдельных коллективов.

— Я верю в наших инженеров, — твёрдо сказал я. — Верю больше, чем кто бы то ни было. Но они разобщены. Каждый варится в своём соку. А противник действует сообща. Мы проигрываем не в гениальности конструкторов, а в организации их труда.

Отец надолго замолчал, глядя в окно, где вовсю разгорался рассвет. Потом он тяжело вздохнул.

— Ты прав. Конечно, ты прав. — Он отпил уже остывший чай и поморщился. — Но это колоссальный труд. И колоссальное сопротивление. Многим… очень многим это будет невыгодно.

— Я предлагаю выиграть гонку, отец. Это всем выгодно, — спокойно парировал я, пожимая плечами. — И я знаю, как сделать так, чтобы информация дошла до нужных людей. Но мне нужна твоя помощь.

Отец посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом.

— Ты стал другим, Сергей, — задумчиво произнёс он. — Совсем другим. Не знаю, что на тебя повлияло — училище, эта история с Грачёвым… или ты просто повзрослел. Но мыслишь ты… масштабно. — Он покачал головой. — И от этих мыслей мне становится не по себе, потому что проблемы есть, глупо их отрицать. И они здорово нас тормозят.

Он поднялся из-за стола, подошёл к окну