— Мы узнали об одном очень неприятном письме, что вы получили сегодня утром, и теперь хотим предложить вам нашу помощь. В обмен на имя автора этого письма.

Принц Конде побледнел. Он встал с кресла, прошёлся из стороны в сторону, а потом тихо произнёс:

— Проклятие… но как вы узнали?

Я улыбнулся, сделал пару глотков воды. Конечно же, красовался.

— Слуга, который начал у вас работать совсем недавно, — сказал я. — Весьма хорош, правда?

— Мальчишка? Да, он смышленый, — тихо рассмеялся Конде. Через несколько секунд он задумчиво произнёс:

— Вот значит, как? Я даже не подумал о том, что это может быть слуга. Мальчонка никак себя не выдавал.

— Да, он умеет быть тихим. Такая уж работа у слуг.

Конде кивнул. Потом мы оба посмотрели на притихшего д'Арамитца. Но гугенот, кажется, не обращал уже на нас внимания. Просто смотрел куда-то перед собой, о чём-то размышляя. От его молчания становилось немного неловко.

— Что же он вам сказал? — спросил Конде.

— Что кто-то предложил вам принять участие в восстании против Мазарини, а вы отказались.

— Ну и что же с того?

— А то, что это делает вас человеком достойным доверия, Конде, и мы хотим, чтобы вы были на нашей стороне. Стороне верной Короне.

— И даже несмотря на то, что вы подозреваете меня в попытке убить Анри? — тихо произнёс Конде, с едва заметной усмешкой на лице. Анри д'Арамитц наконец-то обратил на нас внимание.

— Заговоры сложная штука, — неожиданно мягко сказал он. — Я многое готов простить, если это на благо дела и на благо Его Величества.

— Послушайте, герцог, — сказал я. — Это лучший выход для вас. Расскажите, кто отправил письмо, вы же знакомы. Мы остановим заговор, арестуем виновных ещё до приезда Людовика…

— Король не приедет, — поднялся на ноги Конде. Он крепко сжал губы и убрал руки за спину. Легко было заметить, что нервы этого, казалось бы, чертовски сильного человека, уже на пределе.

— С чего вы это взяли? — спросил я.

— Тот, кто написал это письмо, я боюсь, совсем сошёл с ума. Я молюсь, чтобы ему хватило разума не послать за Его Величество убийц.

— Если он их и послал, они давно мертвы, — уверенно заявил я. — Назовите имя этого человека, герцог.

— Не думаю, что имя этого человек вам о чем-то скажет.

— Почему же? — спросил я. — Неужто ему не успели дать имя?

Анри явно напрягся от этих слов и подвинулся чуть ближе. Глядя снизу-вверх, на медленно расхаживающего по комнате Конде, д'Арамитц сказал:

— Мы точно знаем, что это брат короля.

Я промолчал. Принц Конде очень грустно улыбнулся, причем, от него мой намёк не ускользнул. Мы обменялись с герцогом быстрыми взглядами, а потом Конде невинным тоном произнёс:

— Вы знаете, у Его Величества есть и незаконнорожденные братья…

— Которые способны поднять восстание, чтобы устранить Мазарини? А потом ещё и надеяться на то, что Его Величество не вернётся из Гаскони? Не слишком то похоже на правду, — пожал плечами Анри д'Арамитц.

— Ладно, пусть и так. Но всё же, если вы подозреваете… если вы знаете, что это брат Его Величества, почему еще не отправились арестовывать Гастона Орлеанского? — спросил Конде. На его лице не осталось и тени улыбки. Он не провоцировал, а скорее прощупывал. Пытался понять, как много знаю я.

— Всего лишь нужно, чтобы вы назвали имя, герцог, — усмехнулся я. Конде покачал головой:

— И какая судьба ждёт человека, чьё имя я назову?

— Даже не знаю.

— Что если его убьют? Тогда я точно не смогу назвать его имени, это ведь будет соучастием в убийстве. И не просто убийстве кого-то, а особы королевских кровей, — Конде остановился у кресла, положил руки на его спинку. Оглядел нас с д'Арамитцем. Очевидным образом, Конде пытался заключить сделку. Имя на гарантии жизни.

— Хорошо, а что если его отправят… даже не в Бастилию, а в ссылку?

— Боюсь, шевалье, если имя этого человека будет упомянуто в обществе, жизнь его точно не будет долгой.

Переговоры очевидным образом заходили в тупик. Тогда я сделал глоток воды — к счастью, воду отравить было не так легко, как вино. Потом внимательно посмотрел на Конде и сказал:

— Тогда давайте зайдем с другого бока, герцог. Не прибыла ли недавно из Кёльна в Париж, инкогнито, разумеется, мать нашего Короля?

Конде едва заметно побледнел, затем сцепил руки в замок. Они по-прежнему лежали на спинке кресла. Герцог внимательно на меня посмотрел, и спросил:

— Откуда вы знаете?

— Я так понимаю, раньше об этом знали лишь трое. Красный, Мария и, по какой-то причине, вы.

— Четверо. Меня посвятил в эту тайну мой отец, — кивнул Конде.

— Но откуда узнал ваш отец?

— Марии был нужен сообщник, Генрих IV умер за год до того, как… ну, вы меня поняли, шевалье.

— Что ж, теперь об этом знают уже семеро. Шестеро, учитывая то, что Его Алое Высочество нас покинуло.

Анри посмотрел на меня:

— Знают, о чем?

— Боюсь, друг мой, теперь вы посвящены в страшнейшую тайну французского двора, — тепло улыбнулся Конде. Потом он перевёл взгляд на меня. — Кто ещё?

— Анна Австрийская, Людовик XIII и, если мы сейчас продолжим этот разговор, то и Анри д'Арамитц. Впрочем, у меня есть сомнения насчёт группы гугенотов.

— Почему? — не понял Конде.

— Те, что отправились в Париж по наши головы, — объяснил я. — Один из них, перед самой смертью, просил не верить королеве. Он имел в виду Анну Австрийскую, скорее всего. А значит, он мог знать, зачем мы отправляемся в Англию и какой секрет таят подвески.

Анри д'Арамитц задумчиво кивнул. Потом он посмотрел на хозяина дома.

— Ну что, Конде, вы достаточно мне верите? — холодным, почти обвиняющим, тоном произнёс он. Конде несколько секунд смотрел в глаза гугеноту, пока наконец-то не ответил:

— Между нами странные отношения завязались, не правда ли, Анри? Мы не доверяем друг другу. Мы пытались выяснить, кто же из нас первым предаст другого. В итоге вы уверены, что вас предал я, хотя я никогда бы не опустился до того, чтобы послать за вами убийц. Тем более, гугенотов.

— Почему тем более?

— Потому что я, хоть и не являюсь гугенотом сам, считаю, что использовать обделенных и униженных грешно.

Анри д'Арамитц вздохнул.

— Гугеноты, Конде, никогда не будут униженными. Унижают себя лишь те, кто переступают через свою совесть и честь, ради власти над другими.

— Да, я думаю, вы правы. Клянусь, что хоть сам являюсь католиком, никогда не врал вам в одном. Я уверен, что дело моего деда и прадеда было правым.

Это всё