Двинулся я вперед, через несколько шагов замер, перекрестился, поклонился так, несильно, больше головой кивнул. Сложно. Черт знает, что и как я делать должен, при встрече такой. Может это некий официальный прием, а я человек-то простой, светский и во всех этих этикетах и устоях действий того времени не очень-то разбирающийся.

Как говорится — «Я старый солдат и не знаю слов…» На этот раз все же не любви, а больше слов и действий всего этого традиционного христианского приветствия.

Все встречающие, кроме держащих крест и стоящего главного, пали на колени.

Они начали кланяться и креститься, повторять.

— Храни господь тебя, государь. Храни, господь!

Признаться, я опешил. Вроде бы никто, как я мыслил, не должен был знать, что я уже на этой стороне реки Ока. А здесь — встречают, сложно ждали.

— Храни тебя господь, Господарь. — Поклонился, руководитель всего этого действа. Не сильно, так больше для приветствия, а не раболепно.

Я замер, задумался.

А он был хорош. Прямо богатый, видно, что крепкий, суровый, опытный человек. Чувствовалась за ним какая-то сила. Откуда в этом монастыре настоятелю такому взяться? Или сослали из Москвы? А может, приехал меня встречать?

Не простой он. И золото, и каменья — все говорило, что какой-то влиятельный священник.

А может… Сам патриарх? Хотя, если задуматься, варианта два — Гермоген и Филарет. Но первому, если память мне не изменяет сейчас около восьмидесяти лет, а этот… Хоть и в летах, но не настолько он старо выглядит. А Романов? Может, и он.

Только вот чего ему здесь делать?

Лыков-Оболенский его родич. Зять. Приехал поговорить, встретить, а здесь я нарисовался? Но тогда, где этот самый боярин со всей своей братией и главное Рюриковной? Эти меня встречают, а те пока деру дают? Но мои люди окрест не видели никого. Отходящего конного отряда не встретили. Если бы обнаружился такой — уже бы погоня шла.

Может дать приказ и разогнать всю эту вакханалию к чертям собачьим.

Пауза затянулась. Стоящий против все больше нервничал, хотя старался вида не подавать, но я-то опытный, понимаю все. Подавив желание сотворить что-то нехорошее, я все же заговорил, пытаясь быть тактичным.

— И ты здравствуй, человек святой. — Смотрел на него. — Чего же ты, отец, так встречаешь меня? Словно…

Как-то даже слово не подобралось.

— А как еще, коли сам господарь к нам пожаловал. — Врал и не краснел.

Видел я, что вся эта импровизация собрана вот здесь и сейчас. Не ждал он меня увидеть, совсем. Когда в набат ударили, доложили ему и подорвался. Чувствовалось это по движениям, по глазам, по манере речи.

Сильный он был, таиться пытался, но не получалось.

Я решил идти прямо и давить на больные темы сразу.

— Шуйского не боишься, батюшка?

Он вздохнул, уставился на меня хмуро.

— Вижу, не ищешь ты окольных путей… — Вспоминал имя мое, но нашелся быстро. — Игорь Васильевич, говоришь как есть. Значит, силу за собой чувствуешь.

А ты все юлишь. Хотя, прожил-то ты в лагере Лжедмитрия не один год. Там попробуй иначе, могут и убить. Окружение в Тушинском лагере было-то еще. От князей и бояр вполне солидных до полнейших упырей и головорезов безбашенных.

— Чувствую, батюшка. — Проговорил я спокойно. — Коли не было бы силы, не стоял бы здесь перед тобой. И люди мои не стояли бы сейчас подле монастыря, и в Серпухове их еще не было бы. И войско к Москве мое не шло бы.

Улыбнулся. Ведь понимал, это его раздражает. Выбивает из колеи.

Выглядел он растерянно и все более напряженно. Все меньше это мог скрывать. Все же чувствовал я, чем больше смотрел на него, что мое явление оказалось грандиозным сюрпризом.

— Так что, батюшка, молчишь? Шуйского не боишься? Брат его и швед Делагарди, опытный воевода, сюда идут. — Прищурил глаза. — Медленно, но идут.

— Идут.

Он вздохнул, передал кадило с кропилом одному из замерших за спиной людей. Полному, видимо, реально местному отцу настоятелю, игумену. Тот с поклоном принял, чуть отступил, на шаг. На меня он вообще смотреть боялся.

Казалось, что вот-вот и вывернет этого толстяка от испуга. Будто упыря видел и с ним рядом стоял. А я вроде живой из плоти и крови, вполне себе человек.

Посмотрел на него, оскалился. Тот глаза сразу потупил вниз, еще маленький шажок в сторону сделал.

Эх, не чета этот человек тем двум старцам из Задонска. Да и Серафиму моему не чета. А вот этот, что меня встречает — все же предположу, что Романов — этот да. Фигура. Хоть и поставлен в сложное положение, выкручивается.

Интересно, а чего он в стенах-то не заперся.

— Идут. — Повторил он, спустя паузу. Повернулся ко мне. — Коли сразу о делах говорить решил, господарь, может, за стены пройдем?

— А не стоит ли там сотня стрельцов, батюшка? Не ждет ли меня. — Я криво улыбнулся.

Люди мои, что за спиной замерли, напряглись.

Священник дернулся, посмотрел на меня холодно, тоже изучал, в своей манере. Чувствовалось в нем некое врожденное умение предугадывать, понимать, просчитывать. Точно не простой он человек, скорее всего, не настоятель.

Рискну!

— Откуда у меня, человека с саном оружные люди то? — Проговорил он, как мог более спокойно.

— Из Москвы. Я же не знаю, кто ты. Догадываюсь только, что Федор Никитич Романов.

— Признал, значит. — Он мотнул головой. — Богатым не буду.

Я отметил, что догадка моя верная оказалась. Отлично. Вот и встретились.

— Ты лучше скажи, а где зять твой? Борис Михайлович Лыков-Оболенский?

Глаза на миг опустил, вину чувствует, но почти сразу вернул. Сила в этом человеке все же была. Конечно, не учился он, как я всему этому. Технике разговоров и допросов. Но даже люди этого времени многое умели и на опыте, некоторые сильными дипломатами были и хитрыми. А с учетом того, что нравы в это время были жесткими — приходилось им выкручиваться из приличного количества проблем.