— Две бронные сотни тебе даю и две с аркебузами. — Смотрел в глаза, чтобы соблазна у него не возникло спрашивать про то, что к делу ратному не относится. — Бери и веди в Серпухов. Крепость там только строится. Думаю, лихой удар и боя даже не будет. Сами сдадутся. Знамя только тебе с Пантелеем передам. Для пущей верности. На подходе раскроете и явите всему городу, кто пришел ко двору.

— Да, господарь, кха… — Все же кашель не до конца прошел, но чувствовалось, что лучше служилому человеку.

Повторил установку на тему знамени.

— Развернешь только на подступах. Если стрелять будут, плотно в бой не навязывайся, отходи. Людей не теряй. Мы их к вечеру всеми, тогда, как конница вернется с севера, и возьмем. — Я улыбнулся. — Но думаю. Сдадутся без боя. Уверен.

— Также мыслю, господарь. А ты что?

— А я в монастырь. — Улыбнулся в ответ.

На лице его замер немой вопрос. Казалось, неужто мне важна эта святыня, зачем, в чем смысл? Знать хотел. Или вправду там какие-то смотрины невест? Но почему тогда меня это привлекает?

— Думаю, собрат мой. — Я тише говорить стал. — Боярин этот, Лыков-Оболенский, правая рука Мстиславского, что меня к вам на верную смерть послал.

— Вот как. — Перекрестился Яков. — Только… — Усмехнулся сразу же. — Смерть твоя верная вот во что вылилась. Во спасение для всех нас и для Руси всей, если бог даст. В конец Смуты и Собор Земский, что собирать идем.

— Если бог даст. — Повторил я его слова. Тоже перекрестился.

Часто это я делать стал. Такими темпами и религиозными веяниями, столь характерными для века семнадцатого, проникнусь. А как еще, если столько чудес вокруг. Кому скажи, там в конце двадцатого, начале двадцать первого века — точно уж не поверят.

Хлопнул Якова по плечу.

— Действуй резко, дерзко, но, если что, лучше людей сохрани. Люди сейчас самое ценное, что у нас есть и за этот Серпухов их терять не стоит.

— Понял тебя, кха… — Помотал головой. — Понял, господарь. — Улыбнулся. — А лекарство-то, травка эта, действует, хоть и не совсем. Кха.

— Рад, что на поправку пошел.

— Спасибо, что приказ отдал. Сам бы я, так и ходил бы.

Мы распрощались, оба взлетели в седла и двинулись вперед.

Провожатый вел нас на восток.

Прошло еще полчаса примерно. Огибали мы приречное озеро, видимо, старицу какую-то, прилично так заболоченную с нашей стороны. Простора становилось все больше. Холмы, рощицы небольшие, а лес густой отступил. Впереди стало видно поросшее деревьями русло реки Нара. Легко оно как-то выделялось среди лугов и полей. А на севере уже возделанные земли виднелись. Золотилась там рожь. Хлеб рос.

А за ними, на самом горизонте, на возвышенности стоял город Серпухов. И даже отсюда было как-то видно, что там белокаменное что-то. Помимо деревянных, привычных уже строений.

— Удачи, господарь!

Яков пяток коню дал, и четыре сотни отборных бойцов понеслись вслед за ним.

— Пантелей. Ты с ними на север идешь. — Махнул рукой. — За Якова головой отвечаешь и за знамя.

— А ты как же? Господарь? — Опешил он. — Я же тебя храню, и знамя при тебе всегда.

— Знамя там важнее. Вечером встретимся. Либо мы к вам, либо вы к нам отойдете.

— Твой приказ, закон. — Он замедлил своего скакуна, тоже свернул, перестроился в уходящую на север колонну.

— Осторожен будь! — Выкрикнул ему.

— И ты, господарь!

Мужичонка, в седле трясущийся неказисто, страдающий явно от этого, вел нас на запад. Еще полчаса по моим прикидкам и подошли мы к реке.

Двигались не скрываясь. Можно было, конечно, пытаться прикрываться оврагами, идти скрытно. Но три сотни воинов — это все же немалое число. А тратить время на все эти действия мне казалось излишним. Лучше быстро и напоказ подойти. Глядишь, за своих посчитают. Все же ждут здесь Шуйского и его воинство.

Шли бы мы ночью или ранним утром, еще куда ни шло. Можно было бы пробовать какую-то скрытную тактику.

А сейчас, при свете дня, да в поле нас и прячущихся могли легко заметить. Лучше действовать быстро, резко и решительно. Пускай думают, что мы свои. Может от того же Шуйского отряд или от Мстиславского. Кого там Лыков-Оболенский сидит и ждет?

Проводник провел нас чуть севернее, выглядывал, высматривал.

Наконец-то замахал рукой у приметной ивы, что наклонилась прямо к воде.

— Здесь, здесь.

До монастыря было уже рукой подать. На той стороне Нары, реки достаточно узкой, виднелись уже и сам монастырь белокаменный и окружающие его всяческие хозяйственные постройки.

Вблизи воды стояла пара знакомых мне с виду строений. Это же бани! Прямо как у Воронежа, там, где как раз я с Серафимом-то познакомился. Правда, здесь они поменьше были. Людей видно не было. Видимо те, кто здесь работал, посчитали за лучшее отправиться в сам монастырь и скрыться там от вооруженных людей.

Ударил набат.

Звук колокольного звона разнесся над окрестностью, поднял с крон деревьев целую ораву птиц. Взметнулись они в небо. До края слуха моего также донесся колокольный звон, которым отвечал на удары монастырского колокола Серпухов.

Там тоже начало что-то твориться.

— Встречают нас. — Хохотнул Богдан, что шел рядом. — Встречают, господарь.

— А как иначе-то. — Улыбнулся я в ответ.

Замерли над бродом.

Колонна стала перебираться, не спеша с толком с расстановкой.

Первые бойцы легкой конницы Чершенского вошли в воду. Здесь действительно оказалось не глубоко и форсирование реки пошло быстро. Всадники выбирались на тот берег. Пошли приказы, крики, шум. Бойцы перестраивались, формировали десятки и уносились дальше за реку, к монастырю. Огибая его с юга и с севера.

Отдельный разъезд направился прямо к Серпухову по той стороне Нары.

Все же патрульная служба налажена была отлично.

— Вперед! — Выкрикнул я. И повел вторую сотню вооруженных огнестрельным оружием конников.

Конь мой верный вспенил копытами воду. Сапоги чуть замочил и вот — уже на другом берегу. Абдулла и Богдан тут как