К тому же мы не татары.

Шли под царским знаменем, что Пантелей развевал над моей головой. А для простых крестьян местных это что-то должно было, да и значить.

Пересекли пару небольших речушек, впадающих в Оку. Больше ручьев. Кони их без труда перешли, даже не сбавляя темпа.

Когда солнце уже двинулось за зенит, лес стал отступать к северу. Чувствовалось, что вот-вот и выйдем мы на простор, и будет где-то час, может чуть больше до Серпухова и реки Нара, за которой был монастырь. Идти придется по открытой местности. Увидят нас, скорее всего, и из города и из места святого.

И что?

Никто же не знает, что мы здесь. А значит будут полагать, что какой-то отряд от Шуйского. От бродов идет.

— Пантелей, знамя пока сверни. — Проговорил я.

Тот повиновался беспрекословно.

Прошли совсем немного, колонна остановилась вблизи небольшого приречного поселка. Там работал отряд, человек из десяти казаков. Прошерстили все в поисках языка. Мы ждали.

Удача улыбнулась.

Через минут пять пара вестовых притащили ко мне озирающегося и невероятно испуганного мужичка. На нем были потертая, безразмерная рубаха и порты неопределенного серого цвета, а также жилетка на меху, подпоясанная веревкой. Босой, лаптей даже не имелось. Либо потерял, пока удирал и прятался.

Смотрел он совершенно ошалело. Уверен, что в мыслях было — как бы удрать отсюда побыстрее, и чтобы его в покое оставили и не сотворили ничего.

Пал к копытам коня, начал что-то причитать.

Зверь мой даже как-то переступил, смутился, сделал шаг в сторону, всхрапнул.

— Поднимись. — Проговорил я спокойно, вкладывая добрые нотки.

Но человек продолжал лежать и кланяться. Понятно, страшно ему до одури сейчас. Какие-то вооруженные люди, нашли, вытащили, привели сюда, и кто-то сейчас важный с ним говорит. А вокруг него люди в бронях и с пищалями. Видано ли такое. Точно царское воинство, никак иначе.

Из самой Москвы. Откуда же иначе-то?

— Поднимись, никто тебя не обидит здесь. Мы за землю Русскую стоим, а не против.

С колен он не встал, но голову немного приподнял, чтобы хоть как-то осмотреться и понять, где он.

— Местный?

— Да, да, конечно, люди служилые, местный я. Давно здесь живу. И отец мой жил, и дед.

По сторонам глянул резко, точно думал, как сбежать. Но видел сколько вокруг бойцов, понимал, не удастся. Побьют или того хуже, жизни лишат.

— Далеко до Серпухова, до реки Нара?

— Так нет, пешком ну близко уже. Совсем близко.

— Как через Нару перейти, знаешь?

Он дернулся, вновь, уже более явно посмотрел налево, направо.

— Мы тебя отпустим, когда проведешь.

— Нет. — Его трясло. — Нет, не скажу!

Он петуха аж пустил, так горло его сопротивлялось говорить эти слова.

— Ты чего же, человек, удумал-то? — Перемены в нем удивили меня.

Бойцы, что стояли вокруг тоже как-то напряглись. Вначале удивление в их глазах появилось, а потом злость стала нарастать. Видано ли какой-то холоп воле войска христолюбивого противится. Господарю, воеводе перечить смеет.

Я спрыгнул с коня. Удивила меня стойкость этого пленника. Вроде бы рохля полная, какой-то трясущийся мужик, а как через реку перейти, говорить не хочет.

— И жизнь свою не пощадишь ради этого? — Спросил, встав прямо над ним.

Руку поднял, чтобы никто в наш разговор влезать не смел, и вообще помолчали пока что.

Человек внезапно собрался, видно это было, что все силы свои последние в кулак сжал. Глаза поднял на меня. Перекрестился трясущейся рукой.

— Не ведаю, кто ты, боярин. Но в монастырь, в место святое, людям окружным дороги нет. Не иуда я. Не продам людей святых. Введенский Владычний монастырь, святыня наша. Там люди божие. А мне… — Он вздохнул, дернулся. — А мне, может, там… — Глаза к небу поднял, простонал последнее в страхе невероятном. — Там за это воздастся.

Я улыбнулся. Стойкость этого человека вызвала у меня уважение. Но, пройти мне нужно, а значит, придется прибегнуть к некоей хитрости. Молча показал печатку на пальце. Подвел под самые очи его.

Человек уставился, глаза его полезли на лоб.

— Государь… — Простонал он и пал ниц, вжался в землю. Зарыдал.

Слышал я что-то неразборчивое.

— Не признал, дурак я, прости. Прости меня! — Ревел он с минуту. Люди мои ошалело смотрели то на него, то на меня.

— Встань, не гневаюсь я. Что не признал, то бывает.

Наконец-то он поднял вновь голову. Слезы из глаз текли, лицо чумазое, но собранное.

— Прости дурака. Прости, государь. Я все, все покажу. Коли надо. Заждались мы. Сколько же воинов, сколько татей, то туда, то сюда. Я уже и седой стал весь. И детишки подросли уже. А Смуте этой конца нет. А тут… — Он шмыгнул носом. — Дождался. Свершилось.

Он руки у груди собрал.

— Свершилось. — Смотрел на меня, словно на ангела с небес снизошедшего. — Все покажу. Туда же господарыню недавно привезли. Гудит весь град. Смотрины будут, свадьба.

— За кого замуж то? — Улыбнулся я.

— Знакомо за кого. — Он чуть брови насупил. — За тебя, господарь.

Вот как.

Бойцы, что подле нас стояли опешили. Теперь пришел их черед удивляться. Смотрели на меня, переводили взгляд на этого человека. Ну а я то что? Это не мои слова, что невеста, жена будущая меня здесь заждалась.

— На коне-то сможешь? — Проговорил спокойно, не отвлекаясь на все эти взоры.

— Я если надо, я все. — Он опять пал ниц. — Все смогу.

— Дайте ему коня. — Приказал.

Бойцы мои подчинились. Отошли, переговариваясь тихо, ухмыляясь.

Сам же пока Якова подозвал, чтобы приказы выдать. Тот глядел на ситуацию удивленно, но слова не сказал никакого, ни за, ни против. Лицо выражало какое-то легкое напряжение. Видно было, что мыслей в голове прибавилось у человека.

— Собрат мой. — Смотрел на него снизу вверх, поскольку сам то я спешился, а он конным был.

— Да господарь. — Он мигом с