Найти контору стряпчего Ильи Гавриловича оказалось несложно. Она располагалась в маленьком домике на тихой улочке. Нас встретил сухонький старичок в пенсне и потёртом сюртуке, который долго и недоверчиво разглядывал нас через стекло окуляра.

— От Степана Захаровича, — сказал я, протягивая ему письмо.

При упоминании имени Степана старичок оживился. Он сломал печать, пробежал письмо глазами, потом снова посмотрел на нас, но уже другим взглядом.

— Так-так… значит, жив чертяка, — пробормотал он. — И делом, пишет, занялся. Что ж, похвально. Чем могу служить, господа?

— Нам нужно сдать золото в Горное управление, Илья Гаврилович. Легально. И получить за него деньги.

Старичок хмыкнул.

— Дело хорошее, да хлопотное. Золото с собой?

— Образцы, — поправил я. — Остальное в надёжном месте.

— Ну что ж, образцы так образцы, — он снял пенсне и протёр его чистым платком. — Пойдёмте. Без меня вас там оберут как липку, аль в кутузку упекут за самовольную добычу.

Горное управление оказалось большим каменным зданием в центре города, с колоннами и гербом над входом. Внутри царил полумрак, пахло сургучом, пылью и мышами. По длинным коридорам сновали хмурые чиновники в заношенных мундирах. Нас провели в небольшую комнату, где за столом сидел пожилой оценщик с лицом бульдога и огромными весами на столе.

Я выложил перед ним мешочки, которые мы выпороли из тулупа. Он развязал один, высыпал на лист бумаги горсть песка, потёр его между пальцами, поднёс к глазам лупу.

— Грязноват, — прокряхтел он. — С мусором. Проба невысокая будет.

Илья Гаврилович тут же вмешался.

— Позвольте, господин надворный советник! Это золото с нового участка, ещё не разработанного. Первичные пробы. Да и вы сами видите — крупное, тяжёлое.

Начался торг. Они сыпали терминами, спорили о процентах, о примесях, о десятине в казну. Я сидел и молчал, понимая, что без Ильи Гавриловича меня бы уже раздели до нитки. Наконец, они сошлись на цене. Оценщик взвесил песок. Потом я, как бы между прочим, достал из кармана свёрток.

Когда я развернул тряпицу, оценщик крякнул и потянулся за пенсне. Самородок лежал на столе, тускло поблёскивая в свете из окна.

— Вот это… экземпляр, — выдохнул он. — Таких давно не приносили.

Торг возобновился, но уже без прежнего рвения. Самородок был слишком хорош, чтобы сильно сбивать цену.

А потом я достал главный козырь. Пять моих слитков.

Когда я выложил их на стол, в комнате повисла тишина. Оценщик снял пенсне и уставился на них. Илья Гаврилович тоже замолчал, с изумлением глядя на ровные, блестящие бруски.

— Это… что? — наконец выдавил из себя оценщик.

— Это тоже золото, — просто ответил я. — С того же участка. Просто мы его немного… облагородили. Для удобства транспортировки.

Он взял один слиток. Взвесил на руке. Постучал им о стол. Звук был глухой, вязкий.

— Чистая работа, — пробормотал он. — Как на монетном дворе. Кто ж вас научил?

— Секрет фирмы, — улыбнулся я.

Слитки сняли все вопросы. Чистое, уже переплавленное золото говорило само за себя. Оценщик быстро произвёл расчёты. Сумма, которую он назвал, заставила меня на мгновение задержать дыхание. Я ожидал многого, но не столько.

Нас отправили в казначейство. Там, в другой комнате, за решёткой, нам отсчитали деньги. Не бумажные ассигнации, которым никто не доверял, а полновесные серебряные рубли и золотые империалы. Их ссыпали в несколько тяжёлых кожаных мешков.

Когда я взял в руки первый мешок, я почувствовал его вес. Это был не просто вес металла. Это был вес власти. Вес будущего. В этот момент я окончательно перестал быть Андреем, фельдшером из двадцать первого века. Я стал Андреем Петровичем Вороновым, уральским золотопромышленником. Человеком, у которого есть капитал.

Мы вышли на улицу. Шум города казался теперь другим. Не раздражающим, а полным возможностей. Я смотрел на спешащих людей, на богатые кареты, на витрины магазинов, и понимал, что теперь могу купить почти всё. Оружие, лошадей, людей, лояльность чиновников.

— Ну что, Андрей Петрович, — усмехнулся Илья Гаврилович, щурясь на солнце. — Поздравляю с первым капиталом. Куда теперь? В кабак, праздновать?

— Нет, Илья Гаврилович, — я покачал головой, крепче сжимая мешки с деньгами. — Теперь за покупками. Нам нужно очень много всего. И начнём мы, пожалуй, с оружейной лавки.

Мешки с деньгами оттягивали руки. Я смотрел на Илью Гавриловича, на его хитрый, вопрошающий прищур, и понимал, что этот старик видит меня насквозь. Он видел не простого купчишку, сорвавшего куш. Он видел человека, который пришёл в этот город не праздновать, а вооружаться.

— В оружейную лавку, говорите? — он пожевал губами. — Что ж, дело нужное. На Урале без ружья — что без штанов, а то и хуже. Есть тут у нас один мастер, немец, Гюнтер. Дорого берёт, но товар у него — любо-дорого глянуть. Не то что те пугачи, что на толкучке продают.

— К нему и пойдём, — кивнул я.

Мы шли по шумным, грязным улицам. Я нёс два самых тяжёлых мешка, Игнат — остальные. Он шёл чуть позади, и я чувствовал его спиной — не как охранника, а как тень, готовую в любой момент превратиться в стальной клинок. Город жил своей жизнью, не замечая двух оборванцев, тащивших целое состояние. В этом и был наш главный козырь — в нашей невзрачности.

Лавка Гюнтера оказалась основательным каменным домом с толстой дубовой дверью и маленькими, зарешёченными окнами. Внутри пахло порохом, оружейной смазкой и металлом. На стенах, на специальных креплениях, висели ружья всех мастей: от богато украшенных двустволок для господской охоты до простых, но надёжных армейских винтовок.

Нас встретил сам хозяин — кряжистый, седоусый немец с руками, которые, казалось, были выкованы из того же металла, что и его товар. Он смерил нас презрительным взглядом, задержав его на наших потёртых армяках.

— Чего изволите, господа? — голос его был скрипучим, с сильным акцентом. — Если вам нужна дешёвая берданка, чтобы ворон пугать, — это не ко мне. Это на рынок.

— Нам нужно оружие, чтобы убивать людей, — сказал я ровно, без тени угрозы.

Немец замер. Его взгляд из