Американцы сосредоточились на военной части. «Тактический гений Оямы навязал свою волю царским генералам», «Броневики или воздушная разведка — что станет главным оружием этой войны?», «Непобедимых не бывает: русская армия за три дня наступления не провела ни одной стратегической контратаки». Англичане неожиданно заинтересовались цифрами, встраивая тот или иной рекорд в каждую статью: «20000 солдат на километр фронта», «50000 снарядов на километр фронта», «2 тонны металла (и опять) на километр, и это только в виде колючей проволоки».

Французы как союзники не стали смаковать силу японского натиска и вместо этого обсуждали реакцию на него русского общества. То один журналист, то другой задавался вопросом, выдержит ли Россия и сможет ли в случае поражения исполнить свой союзнический долг и прикрыть Францию от Германии.

Неожиданно выделилась статья Клемансо, бывшего премьера Третьей Республики, который начал довольно часто писать, а по моим воспоминаниям и свою газету скоро организует. Этот рассуждал на тему того, что победа России для Франции будет даже опаснее поражения, потому что откроет двери для свободной экспансии на востоке и позволит проводить полностью независимую политику, лишив Францию возможности активно на нее влиять.

Отдельно лежал листочек с тезисами из Германии, где царило неожиданное единодушие. Россию поддержали все: от либералов вроде Вольфа, похвалившего поддержку корейского восстания, до консерваторов вроде Ревентлоу, восхищенного простотой и силой русского оружия. Да что они, я чуть не поперхнулся, когда увидел статью некой Клары Цеткин, хвалившей меня за возможности, которые получают женщины во 2-ом Сибирском.

В общем, было о чем подумать на перспективу, но я позволил себе лишние мысли только пока умывался. Как закончил вытираться, так заодно и вернулся к нашей операции. Вчера Буденный встретил обход 1-й армии Куроки, и теперь, когда все японские силы оказались введены в бой, нужно было ловить момент для контратаки. Когда враг выдохнется, но в то же время еще не успеет засесть в глухую оборону.

— Как у Семена дела? — спросил я у Лосьева, как только подошел к штабу.

Все-таки волнуюсь за него. Буденный — талант, но людей у него меньше, чем у противника, а техника… Мы все же никогда не пропускали ее через столь жесткие испытания. На том же Квантуне наступление было тяжелым, но прошло за один рывок. Да и отступить в случае чего было куда. У Семена же никакой второй линии!

А еще Буденный — это Буденный. В смысле он очень талантливый. Те же обходы во время сражения именно он первым ввел в дело. Смешно, но я со всем своим опытом из будущего пехоту маневрировать заставлял, а броневики — просто не подумал. Нет, на стратегическом уровне мы их и перебрасывали с фланга на фланг, и отвлекающие маневры проводили, но потом — дуром перли в лоб. А Семен, как только его допустили до учений, взял и устроил обход — я же говорю, талант. И в то же время он очень вспыльчив — может поддаться азарту, моменту…

— Прислали доклад пять минут назад, — выдернул меня из мыслей Лосьев. — 3-й Броневой закрепился у Йончона. Враг тоже окапывается, ночью даже ни одной вылазки не сделали.

— А мы?

— Семен Михайлович, как вы и приказали, работает от активной обороны. Если враг идет, отбивает и дает сдачи. Может сесть на хвост. Но сам вперед не лезет.

— Хорошо, — я немного выдохнул. — Тогда продолжаем подтягивать резервы на юг и… — я задумался. — Убедитесь, что нашу группировку на правом фланге у деревни Амсил заметили японские аэростаты.

* * *

Александр Александрович Хорунженков стоял, оперевшись на вздыбившийся броневой лист «Артура». Ночью они подтянули вперед последние выбитые японцами машины Дроздовского и закопали их в землю, превращая в стационарные огневые позиции. Все, больше никаких налетов, но хотя бы так они еще повоюют.

— Восьмой день наступления, — выдохнул Хорунженков. — Восемь дней вы со своей ротой продержались.

— Жалко броневики, — Дроздовский потер перевязанный лоб. — Столько врага побили, а в итоге не смогли их уберечь.

— Генерал говорит, что броневики — это просто оружие. Его всегда можно еще сделать, даже лучше, чем раньше. А самое главное — это люди. И твои солдаты после опыта таких боев каждый за десятерых пойдет.

Хорунженков замолчал, когда в лицо ударил резкий порыв ветра, захватив с собой горсть позавчерашних снежинок. Нового снега давно не было, и, несмотря на минус, большинство дорог в районе боевых действий начали раскисать. Легкие и средние броневики еще проедут, а вот тяжелые — разве что по скалистым выходам у самого моря.

— Слышал, — Дроздовский что-то поправил в прицеле пушки, — что наши резервы три дня держат у деревни Амсил?

— С учетом грязи, наверно, только там броневики и смогут показать себя, — поделился недавними мыслями Хорунженков.

— Не скажи, — заспорил Дроздовский. — Ты просто на самих броневиках не ездил, но, если умеешь, то грязь только кажется непроходимой. Главное, в колею не забираться! А если солдаты рядом есть и пара бревен, то можно и в пару ям рискнуть запрыгнуть — помогут, если что, выбраться.

— Думаешь, отвлекают японца? — понимающе усмехнулся Хорунженков.

— Я бы отвлекал. Нет, с одной стороны, все верно — у Амсила хорошее место для атаки, можно всю армию Оямы охватить. Но с другой, если японцы там подготовятся, то механизированный полк за ночь может пройти под сотню километров и ударить уже где ему удобно. Это сила! И ей нужно пользоваться.

— Две минуты до шести, — предупредил командиров поручик Тюрин.

В шесть японцы обычно начинали обстрел, а иногда даже сразу шли в атаку, словно надеясь на какую-то безумную удачу. Впрочем, чем дальше, тем более формальными получались и утренние канонады, и идущие между ними попытки прорыва. Вот только сегодня все было совсем по-другому.

— Смотри, аэростаты! — выдохнул Хорунженков.

— Наши аэростаты! — повторил за ним Дроздовский.

Уже неделю, с самого первого дня, когда враг уничтожил половину русских шаров, их поднимали только в тылу. А тут почти два десятка разом, и все на первой линии.

— Что же нам не сказали? — расстроился Дроздовский. — Мы бы хоть как-то попробовали их прикрыть.

— Хоть как-то не надо, — теперь уже Хорунженков объяснял