На станцию Ростиславу-Рэйдену, кстати, надо будет идти завтра. Если ходячее совершенство Фукусима Дайичи не разберётся с топливом на третьем блоке, плавить мозги об эту очередную загадку придëтся ему самому. Честно говоря, Рэй очень боялся, что не справится. Он вообще каждый раз боялся, что не справится, хотя оснований для этого, вроде как, не было никаких. Рэй был детищем именно Светлоярской АЭС, у него всегда и всё хорошо получалось, но что делать, если каждый раз что-то внутри помимо воли само боится? Так что лучше бы чтобы всё-таки Дайичи…

Лидия Николаевна что-то мирно журчала о золотом веке русской словесности. Индеец Джо отключился от рэевской ноосферы, заскучав от "этой станционной зауми". За окном серые облака собрались, объединились, и дружно поднажав, надëжно упрятали солнце. Время тянулось будто резиновое. Классики с портретов смотрели неодобрительно.

Рэй вздохнул, быстро глянул на Лину Литвинову и снова принялся рисовать в тетради энергоблок с тройными трубами.

Ну, почему, почему даже Меридиан и Зона не в силах отменить чëртову осень?

— Ты не реактор, Рэй, — сказал как-то в шутку Эрик Сосновский, — Ты — чëртова солнечная батарея, вот ты кто!

Рэйден, конечно, ответил, что от старой мазутной ТЭЦ слышит. Но доля правды в словах вредного Сосновского всё-таки была. Чем серее становилось небо за окном, тем больше у Майно-Коломенского портился характер. Будто он и правда от солнечного тепла заряжался.

Эх, вот бы действительно сделать, чтобы на территории заросшего в три слоя самыми разными аномалиями Светлоярского района Новгородской области лето никогда не кончалось. Для этого надо, в принципе, что? Каким-то образом изменить ткань реальности, перекодировать её, задав новые параметры. Вроде бы, какие-то разработки на тему возможности этого самого прямого перекодирования велись в Аришме, надо бы подробности запросить…

Рэйден достал коммуникатор и начал настраивать сеть, но прозвенел звонок. Шуршащая страницами тишина мгновенно взорвалась криками, топотом, скрипом отодвигаемых стульев — восьмой "А" устремился вон из кабинета литературы. А за несколько шагов от парты до двери, получив шуточного пинка от всё того же Сосновского и огрев его сумкой в ответ, Рэй совершенно забыл, что, собственно, хотел запросить и зачем.

Диск 1, фрагмент 3

В коридоре ему заступила дорогу Леночка Заренкова.

— Ростислав, стой! Разговор есть! Не буду врать, что приятный.

Родители Заренковой оба работали "по партийной линии", а сама Ленка была в классе бессменным председателем отряда. И противного металла в голосе с каждым школьным годом у неё становилось всё больше и больше. А ещё Заренкова, одна из немногих, никогда не называла его Рэйденом. И подчëркнуто делала вид, что никакие стороны его жизни, кроме школьной, её не интересуют.

Не смотря на это Ленка Рэю скорее нравилась. Не как девочка, за этим, пожалуйста, к Хлеборезову, а просто как человек. Она ведь на самом деле не была ни занудой, ни воображалой. Просто привыкла всё организовывать и много требовать, причём в первую очередь — от себя. И вообще, она походила на героиню из фильмов про революцию и гражданскую войну — умная, храбрая, всегда серьёзная и с железной волей. Жаль только, что паранормальных способностей Зона Ленке фактически не отсыпала, а так из неё вышел бы отличный сталкер. Но, увы, единственным, чем славилась на эту тему Заренкова, было умение виртуозно телепортироваться.

— Я тебе почтительнейше внимаю, — Рэй засунул руки в карманы и отошëл к стене.

— Майно-Коломенский, оставь, будь добр, свою средневековую манеру в покое! — сверкнула карими глазами Лена, — Лучше скажи: ты уже подумал, какую общественную работу в этом году возьмëшь?

Вопрос был что называется "поддых". Конечно же, об общественной работе Рэйден за два успевших миновать школьных дня не задумался ни разу. Да и вообще, какая ему, на все хвосты урановые, общественная работа?

Заренкова возмущëнно тряхнула толстыми чëрными косами, свëрнутыми в дурацкие первоклашечные "баранки" с коричневыми бантами.

— Что значит "какая", Ростислав? В твоём положении — вообще какая угодно. Любая!

Рэй запоздало осознал, что он ровно это и ляпнул вслух: какая ему общественная работа? И прозвучало это как-то очень по-барски. А Заренкова ведь плохо телепатирует!

— Ой, Лен, прости! Я имел в виду, что я, наверно, никакую не потяну. — он вытащил левую руку из кармана и принялся для наглядности загибать пальцы, — Сама посмотри — у меня станция, с наставниками из Храма тренировки всякие. В "Эпик" в любой момент дëрнуть могут. Я и учëбу-то в прошлом году на пределе вытаскивал.

— Знаю, что станция из Храма, — Заренкова досадливо скривилась, — Но, Славик, блин… Нам же в этом году в комсомол вступать! А у тебя репутация хуже, чем у Мягкова!

— Какая ещё репутация, Лен, ты чего? Я тебе что, викторианская леди, чтобы у меня была "репутация"?

Последнее слово он произнëс подчеркнуто иронично.

— Не ëрничай! Ты прекрасно знаешь, что репутация важна не только для леди.

— Допустим. Но я всё равно не понимаю, что ты такое имеешь в виду? В школу я хожу? Хожу. Форму ношу, как все. Без уважительных причин уроки не пропускаю. Что ещё надо?

Лена упëрла руки в боки.

— Майно-Коломенский, ты издеваешься, что ли? Или реально не понимаешь, что в твоём случае этого мало?

— Да почему вдруг мало-то?

— Почему-почему? По кочану! — окончательно рассвирепела Заренкова, — Ты специально старательно, подчëркнуто не замечаешь, сколько о тебе говорят? И что именно говорят?

— Лен, не поверишь — не замечаю! — Рэй пожал плечами, — Я об этом как-то не думаю.

— В таком случае знаешь что… Ты, пожалуйста, не обижайся! — Ленка устремила взгляд на противоположную стену, на стенд с портретом Ленина, будто ожидала, что Ленин телепатически подскажет ей хорошие формулировки, — Ты просто плюëшь на коллектив, вот, что ты делаешь! Причём, де — мон — стра — тив — но! Во всяком случае, у коллектива давно сложилось такое впечатление.

— Да не плюю я на коллектив! Я просто…

— Ты просто… Просто как в вакууме живëшь, вот что! И очень многим это не нравится! Тебя считают слишком странным. И, что гораздо хуже — зазнавшимся.

— Кто считает? — Рэй тоже уставился на вождя мирового пролетариата. Владимир Ильич с портрета глядел в ответ вполне понимающе. Наверно, его в гимназии тоже кто-нибудь считал слишком странным и оторвавшимся от коллектива.