Радислав Лучинский
Чëрный Выброс: подкритическая реактивность
Вместо пролога. Виктор Петрович Голованов
За всё надо платить, это очень старая и очень дрянная истина. Из тех, в которые не хочется верить. Но приходится.
За всё надо платить.
За ошибки прошлого и слишком наивные представления о будущем. За боль и за радость, за разумный, тщательно выношенный выбор и за шальной шанс. За каждое решение. За протянутую руку и испачканную печатью бумагу. За поспешность и за промедление. За право и возможность остаться самим собой. И даже за то, чему положил начало совсем не ты. За последствия чужого выбора и чужих ошибок.
Звучит банально до оскомины, конечно. Но за осознание, что эта банальность — и есть самая важная на свете истина, я сам уже расплатился множеством бессонных часов. Что уж теперь…
Гораздо хуже, что чаще всего мы не выбираем, чем платить. Не мы сами называем и назначаем цену, чаще всего это делают за нас. Другие люди. Обстоятельства. Зона. Завтрашнее утро. Сама судьба — этакий монолит, сложившийся из миллиардов песчинок прошлого, из всех однажды кем-то принятых решений. Верующие, наверно, именно это и зовут Богом. Я неверующий.
Я вообще большой скептик. И если бы всë не происходило у меня на глазах, я первый сказал бы, что даже по меркам Зоны история хмурой осени тысяча девятьсот девяносто девятого года годится только для фантастического романа. Но я всё это время был в Светлояре. Я разговаривал с участниками событий, я подписывал в необходимых случаях документы, я давал советы и принимал решения. Хоть и не самые главные, главное зависело от других. По иронии судьбы — чаще от тех, кто официально никак не уполномочен был принимать такие решения.
А сейчас у меня на столе, с которого я небрежно сбросил на пол кучу скучных бумаг, серебристо поблëскивает нейрошлем дайарского производства и мерцает экран готового к работе мнемокодера. И первый диск уже вставлен в нужную прорезь, и система переведена в режим непрерывного просмотра с полным погружением. Остальные диски, подписанные и пронумерованные аккуратным почерком Лины Литвиновой, ждут своей очереди. А я всё медлю и медлю. Я прихлëбываю гадкий, давно остывший чай и бросаю взгляды за окно на ночной город. Всё не решаюсь, хотя сам же просил сделать эти записи и прислать их мне из Йинкая.
И вот они здесь на столе. Прохладные пластиковые квадратики, вместившие три месяца невероятного и невозможного. Осталось только нахлобучить шлем и увидеть историю предотвращения величайшей во вселенной катастрофы глазами того, кто не мог упустить из неё ни секунды. Три месяца. Час за часом. День за днём. Путь, превративший наш маленький город в легенду, подаривший тысячи важнейших открытий, сделавший возможным создание Института имени Росшанского и положивший начало объединению миров. Похожая на сказку правда о чудесном спасении от смертельной опасности, от самой неумолимой общей беды.
Почему я медлю? Я же и так почти всё из этого знаю, я был участником и свидетелем многих из этих событий, хотя и не покидал города этой осенью. Только иногда между "знать правду" и "знать всю правду" бывает страшная разница. И мне трудно вот так сразу через этот страх переступить. Хотя я действительно сам просил.
За всё надо платить.
За институт Росшанского, ликвидацию последствий величайшего на Меридиане предательства и Третий Взрыв заплачено не кровавыми битвами, невосполнимыми потерями и миллионами жертв, а всего лишь здоровьем моего сына.
Но я, увы, недостаточно благороден. Я не умею думать, что это маленькая цена.
Я ещё раз смотрю в окно на россыпь разноцветных огней Светлояра.
Надеваю шлем.
Нажимаю клавишу "Пуск".
Диск 1. ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ Фрагмент 1
За несколько шагов до ангара сопровождающие его оставили. Залегли в кустах, мгновенно сделавшись невидимыми в путанице алых, бурых и золотых листьев, растворились в игре света и тени. Он не стал оборачиваться.
Несколько раз сжал и разжал кулаки. Шумно втянул пряный, пахнущий близкой осенью воздух. Проверил в нагрудном кармане наличие коммуникатора. И, стараясь по-военному печатать шаг, двинулся вперëд, к здоровенным ржавым воротам.
Левую створку их кто-то заботливо приоткрыл примерно на треть, любой взрослый мужик протиснется, если не в экзоскелете. А ему, выглядящему пятнадцатилетним, невысокому, жилистому, и протискиваться не придëтся. Шагнëт как к себе домой, даже не теряя достоинства. А вот дальше… Что дальше, пока не ясно, но Кориум с Распадом твëрдо верят, что всё получится.
Кориум. По-гиарски это звучит как Ханкиар, красиво, блин! Имя — будто у великого героя из трëхтомника "Легенды и сказания народов мира". Ханкиар удалой гордо мчит по степи освобождать родину от захватчиков, ну, или красавицу от дракона. Конь бежит — земля дрожит, ветер свистит, меч сверкает, и на каждую страничку текста полстраницы примечаний, которые гораздо интереснее самого текста…
Распад тоже звучит неплохо — Этердэн. У всех Воинов Храма — ритуальные имена, как-то связанные с аварией и радиацией. Их получают от наставника в день Посвящения. А как кого звали прежде, больше потом никогда не вспоминают.
Своего странного гостя Храмовники, конечно, переименовывать не стали. Звали так, как он сам в первый день представился — Рэйденом, Рэем. Приносить храмовые обеты по всем правилам ему всё равно не светило, и даже не потому что он чужой и пришлый. Он — это он. Тот, которому одни самому поклоняются, а другие требуют уничтожить как святотатство ходячее. От сторонников второго варианта, кстати, пришлось изрядно побегать.
Зато вместо обетов он сдуру дал одно обещание, которое сейчас приходится выполнять. Точнее, там за дверями придётся. Хорошо, хоть ни разу нигде не ляпнул, что точно сделает, говорил только "могу попробовать". И больше надеялся не на себя, а на исправный коммуникатор, который, если что, сразу отзовëтся голосами более умелых и опытных.
У самых ворот, в шаге от наполнявшей ангар серебристой тьмы пришелец замер. Успокоил дыхание, ещё раз проверил связь, прислушался к ощущениям. Ощущения ничего хорошего не сулили.
Здесь, фактически на пороге её логова, он не просто чувствовал Тварь, он ясно, чëтко и без усилий видел её закрытыми глазами. И она действительно была похожа на цветок. На невероятно огромную розу, окутанную белëсым туманом, переливающуюся всеми оттенками серого, шевелящую лепестками в медленном, завораживающе плавном гипнотическом ритме. Красиво. Именно так её и описывали Воины Храма. Отрывочно и не
