Его провожали взглядами и жадно забрасывали вопросами о станции и Храме. Обсуждали. Иногда исподтишка фотографировали. Ни в коем случае не обижали. В просьбах не отказывали. Но на дни рождения не приглашали, в футбол консервной банкой за школой на пустыре не тащили, задушевных разговоров не затевали. Бумажные самолëты с записочками на рэевскую половину третьей у окна парты приземлялись только по делу. И вряд ли какая-нибудь дурацкая общественная работа смогла бы это вдруг изменить.

Диск 1, фрагмент 4

Следующим уроком, к сожалению, была физика. Которую бессменно вела в светлоярской школе номер три легендарная личность по имени Анна Евгеньевна Бельская — ходячий кошмар большинства учеников.

Выглядела она классически — хоть без грима снимай в любом кино про школьную драму. Монументально-полная, с крашеной в рыжий цвет "халой" на голове и вечно поджатыми губами. Из одежды она предпочитала строгие серые юбки и белые блузки с кружевами и рюшами. Голос имела скрипучий. И больше всего на свете любила тишину и дисциплину.

Как такая вот тётка попала в закрытый аномальный наукоград и почему до сих пор не вылетела назад за Периметр Зоны, школьная история умалчивала. Ходили слухи, что какой-то её родственник, может быть, даже сын — очень уважаемый человек, один из командиров "Закона". Анну Евгеньевну он обожает, боготворит и всегда готов грудью встать на её защиту, так что все конфликты тихо гасятся благодаря заступничеству героя. Так это или нет, никто из учеников точно не знал, но день, когда Бельская, наконец, уберëтся из Светлояра, тихо и упрямо ждали все. Даже самые засушенные отличники.

Прозвища у невыносимой тëтки не было. Старшеклассники похулиганистее просто называли её по первым буквам слов "Завуч Анна Евгеньевна", к которым добавляли фамилию полностью. Этого вполне хватало.

Рэйдена и других альтов З.А.Е.-и-так-далее ненавидела всеми фибрами души и изводила всячески. С очень плохо скрытым наслаждением на лице. Конечно же, ни на единую запятую не нарушая обожаемых ею школьных правил. К сожалению, поводов прицепиться у неё всегда было предостаточно.

Вот, казалось бы, что может быть безобиднее, чем обычная школьная перекличка? Входит учитель в класс, садится, открывает журнал и по нему проверяет, все ли присутствуют. Минуты две-три простого скучного действа. Скучным оно и было, но только до тех пор, пока Бельская не дошла по списку до роковой на сегодня буквы Ф.

— Фëдоров! — зычно выкликнула З.А.Е.

— Я! — пискнул маленький и смешной Витька Фëдоров, боявшийся грозную физичку до обморока.

— Фукусима!

Никакого ответа, разумеется, не последовало. Фукусима Дайичи находился сейчас на станции, и Бельская на самом деле прекрасно об этом знала.

— Фукусима, похоже, не соизволил нас почтить своим высочайшим вниманием, — процедила завуч, выждав ëмкую театральную паузу, — Не смотря на то, что это первый урок физики в новом учебном году. Литвинова!

Лина встала с непроницаемым видом.

— Литвинова, почему Фукусима отсутствует?

— Он на работе, — коротко пояснила Фея Озера, — Вам должны были уже принести наше расписание.

— На работе! — З.А.Е патетически возвела глаза к потолку, — Незаменимый специалист наш Фукусима-сан, простой восьмиклассник из третьей школы! Без его присутствия станция, конечно, неминуемо остановится. Так что он вынужден жертвовать учëбой, отставать от программы, рисковать не сдать экзамены, а иначе весь Новгород останется без света! Впрочем, зачем ему, он же у нас и так уже великий физик. Скоро Курчатова и Зельдовича затмит! Ленинскую премию, надеюсь, он лично явится получать? Или и её пропустит?

Это было откровенное, ничем не прикрытие измывательство. В Светлояре любой первоклассник более-менее знал, зачем активити ходят на станцию. А те пять или десять минут, которые Бельская сейчас потратит на дурацкий спектакль, она отберëт потом у перемены. Тем более, что перемена большая.

Какой-нибудь Фëдоров или Индеец под градом ввинчивающихся в мозг физичкиных фраз заполыхал бы ушами, мечтая сделаться меньше таракана и закатиться в щель. Но в случае Лины на ту З.А.Е. напала! Обманчиво хрупкая на вид Фея Озера ещё не такие голоса слышала и не такую оборону держала. И если бы по хладнокровию и умению говорить со взрослыми на равных где-нибудь устроили чемпионат, игналинскую активити пригласили бы туда самым главным судьёй.

— Трудовой распорядок станции устанавливает её руководство, Анна Евгеньевна, — изрекла Лина в ответ с каменным спокойствием. — Исходя из некоторых специфических аспектов её эксплуатации. Если вы желаете, могу пояснить подробней. Или связаться с директором.

— Не во время урока! — рявкнула Бельская, — Садись, Литвинова! И давай дневник, ставлю по проведению два!

— За что? — возмутилось сразу несколько голосов, — За что тут два?

— За недопустимо наглый тон разговора с преподавателем! — отрезала завуч, — И родителей в школу!

Протестовать дальше класс не посмел. Каждый слишком хорошо знал, как легко можно "загреметь" вместе с Линой. А родители далеко не у всех такие же добрые. И нервы не такие железные у всех.

— Чернобыльников! — выкрикнула З.А.Е. следующую фамилию.

— Его тоже нет, — сказала Лина уже с места, — Отдыхает после ночного дежурства.

— По советским законам никто не имеет права привлекать детей и подростков для работы в ночную смену! — прогремела завуч, — Так что или Антоша Чернобыльников живёт по какой-то своей собственной отдельной конституции, или, что гораздо более вероятно, просто прогуливает школу. А Литвинова покрывает!

Такие или очень похожие сцены З.А.Е. закатывала всю рэевскую школьную жизнь. Прекрасно понимая, что никто ей на самом деле не врёт, и пропускают активити действительно по важным причинам. Ей просто нравилось раз за разом издеваться. Так же в ход шли заниженные оценки, "потерянные" листочки с проверочными, задачки на не пройденный или плохо усвоенный материал, короче — весь арсенал педагога, решившего "поставить наглецов на место". К счастью, никому из пятерых активити дома за физичкины художества действительно ничего не грозило. Другое дело, что ведь и аттестат эта фашистка наверняка им собиралась всерьёз испортить. Но до выпуска ещё, по крайней мере, довольно далеко.

К моменту, когда Анна Евгеньевна отстала наконец от несчастного отсутствующего Чернобыльникова, Рэй едва сдерживал страстное желание её немедленно задушить. В отличие от идеально владеющей собой Литвиновой, у него, как