Праздник разгорался. Поляна наполнилась дымом костра, запахом жареного мяса и счастливым гомоном. Елизар где-то раздобыл припрятанную настойку на травах, и по кругу пошла первая, вторая, третья чарка. Я не запрещал. Сегодня было можно. Я видел, как мои артельщики, осмелев, подошли к Степану, жали ему руку, хлопали по плечу. Они не понимали, что именно он сделал, но чувствовали, что этот маленький, невзрачный человек спас их всех. Степан, бледный, смущенный, но с гордо поднятой головой, принимал эти поздравления как должное. Он вернул себе не только профессию. Он вернул себе уважение.

Я сидел на бревне у костра, смотрел на этот пир и чувствовал странную, оглушающую пустоту. Я, Андрей, бывший фельдшер, бывший водитель вездехода, человек из другого времени, сидел в уральской тайге XIX века во главе преданной мне армии и праздновал победу в войне, которую сам же и развязал. Я манипулировал, лгал, угрожал, покупал верность, играл на самых низменных и самых высоких чувствах. И все это ради одной цели — выжить.

Но глядя на счастливые лица моих людей, я понимал, что цель изменилась. Это было уже не просто выживание. Я строил здесь свой мир. Маленький, но правильный. Мир, где труд уважают, где за работу платят, где сильный защищает слабого, а ум ценится выше грубой силы. И этот мир стоил того, чтобы за него драться.

— О чем задумался, командир? — рядом со мной на бревно опустился Игнат. Он держал в руках кружку с травяным отваром.

— О будущем, Игнат. О будущем.

— Теперь у нас есть будущее, — просто сказал он. — Вы дали им его.

— Я дал им надежду, — поправил я. — А будущее нам еще предстоит отвоевать. Рябов не простит этого унижения. Он затаится, залижет раны, но потом ударит снова. И на этот раз он не будет играть в закон.

— Мы будем готовы, — в голосе Игната не было ни тени сомнения. — Теперь они — ваши. До последней капли крови.

Он кивнул на артельщиков. Они уже затянули песню. Какую-то старую, протяжную, тоскливую, но в их исполнении она звучала как гимн. Гимн свободных людей.

— Они — мои, — согласился я. — А твои волки?

— Они тоже ваши, командир. Пока вы платите. И пока вы побеждаете, — честно ответил Игнат. — Сегодня они видели, что вы не просто купец с тугим кошельком. Они видели в вас вожака. Этого им не хватало.

Мы помолчали, глядя на огонь.

— Что с пленными? — спросил я. Мы держали в сарае Ваньку и еще двоих раненых, оставшихся после первого нападения.

— Раненые оправились. Ванька совсем притих. Ждут своей участи.

— Утром отпустим их.

Игнат удивленно посмотрел на меня.

— Как отпустим? Они же вернутся к Рябову! Расскажут все!

— Вот именно, — я усмехнулся. — Пусть расскажут. Пусть расскажут, как мы их разбили. Как мы унизили чиновника. Пусть расскажут, что у нас десять новых винтовок и дюжина головорезов, прошедших Кавказ. Пусть расскажут, что мы платим серебром и кормим мясом. Пусть их рассказы, как зараза, расползутся по всему поселку. Это будет посильнее любой разведки. Рябову будет все труднее находить желающих идти против нас. А к нам, наоборот, потянутся люди.

Игнат медленно кивнул, оценивая замысел.

— А Ваньке, — добавил я, — дадим на дорогу монету. И скажем, что это ему плата за то, что он честно ответил на мои вопросы. И что если он захочет работать, а не грабить, наши двери для него открыты.

— Вы хотите его переманить?

— Я хочу посеять сомнение, Игнат. В их мире за предательство убивают. А мы за правду платим и предлагаем работу. Пусть думают. Пусть сравнивают. Пусть выбирают.

Праздник гудел до глубокой ночи. А я, оставив их, ушел в свою контору. Я достал чистый лист бумаги и начал писать. Это был не приказ и не отчет. Это был план. План развития моей маленькой империи.

Пир отгремел. Он схлынул, как весенний паводок, оставив после себя на поляне обглоданные кости, пустые чарки и храпящие вповалку тела моих счастливых, пьяных от победы и настойки артельщиков. Они спали сном праведников, сном людей, которые впервые в жизни почувствовали себя хозяевами своей судьбы. Я смотрел на них с крыльца, на эти бородатые, раскрасневшиеся лица, и чувствовал не радость, а холодное, звенящее одиночество. Они праздновали победу в бою. Я же готовился к войне.

Над тайгой занимался серый, безразличный рассвет, когда я растолкал Игната. Он спал у порога казармы, подложив под голову полено, и вскочил мгновенно, без сна и раскачки, рука сама легла на рукоять ножа.

— Пора, — коротко бросил я. — Пойдем, выпустим наших «голубей мира».

В сарае, где мы держали пленных, воняло страхом и немытыми телами. Ванька и двое его подельников, которых мы вытащили из ям, сидели, сбившись в кучу. Увидев нас, они вжались в стену.

— Ну что, вояки, отдохнули? — спросил я, присаживаясь перед ними на корточки.

Они молчали, глядя на меня с ужасом. Они ждали расправы.

— Встать, — приказал я.

Игнат одним движением ножа перерезал их путы. Они поднялись, пошатываясь.

— Слушайте сюда, — я смотрел прямо в бегающие глаза Ваньки. — Сейчас вы уйдете. Все трое. Живыми и почти здоровыми.

Он недоверчиво захлопал глазами.

— Как… уйдем?

— Ногами. По той тропе, по которой пришли. И когда вернетесь в поселок, а вы вернетесь к Рябову, потому что идти вам больше некуда, — расскажете ему все, что видели.

Я сделал паузу, вбивая каждое слово.

— Расскажете, как мы вас встретили. Расскажете про наши винтовки и про людей, которые их держат. Расскажете, как мы унизили чиновника и заставили его плясать под нашу дудку. Расскажете, что мы платим своим людям серебром и кормим их мясом, пока он вас держит на пустых щах. Расскажете все. Это приказ.

Затем я достал из кармана серебряный рубль. Он тускло блеснул в утреннем полумраке. Я протянул его Ваньке. Тот отшатнулся, как от раскаленного угля.

— Бери.

— За что?.. — пролепетал он.

— За правду, — ответил я. — Ты честно ответил на мои вопросы, и я плачу