«Таких друзей за х** да в музей», — подумал Рябенко, но вслух сказал более культурно:

— С такими «друзьями» врагов не надо.

Леонид Ильич некоторое время обдумывал ситуацию. Я не постеснялся влезть в его мысли — вопрос был слишком важный, чтобы деликатничать.

«Рядом Иран. Там у шаха неизвестно что творится и чем закончится. Мохаммед Реза Пехлеви того гляди слетит с трона. Уже обращались за консультациями в наше посольство — с дальним „прицелом“. Если еще и Афганистан, то пожалуй, перебор будет…»

Чтоб не перегнуть палку, я пока ничего не сказал о китайцах, решив оставить этот довод «на потом». Их в Афганистане не сильно много, но конфликт постоянный — и тоже по поводу границы. Яблоко раздора — Ваханский коридор, который ведет из основного Афганистана в Китай. Он плохо проходим, с одной стороны Памир, а с другой стороны Гиндукуш. Фактически большую часть Афганистана занимает горная страна Гиндукуш. А ведь Ваханский коридор выходит к стратегическому Каракорумскому шоссе, которое ведет в Пакистан. Китайцы до сих пор «точат зубы», мечтая восстановить южный отрезок Великого Шелкового пути, который проходит как раз по этому коридору.

Когда Генсек заговорил, голос его был жестким, а взгляд озабоченным:

— Завтра же поговорю с Примаковым, он у нас специалист по восточным делам. Странно, что Международный отдел мне ничего не докладывал.

— Доложат, — я усмехнулся и рискнул добавить явное «пророчество». — Но сделают это, когда уже будет поздно. В конце апреля.

С афганской темой я играл на опережение. Не все в моих силах, но, если получится, я постараюсь не допустить ввода советских войск в Афганистан.

Глава 19

— Может сходим в столовую, перекусим? — предложил Брежнев, чтобы сменить настроение. — Володя, идешь с нами? Ты ведь с дороги?

— Я из аэропорта домой заехал. Мои девочки обещали удивить ужином. Не хочу аппетит перебивать, — ответил я, но невольно сглотнул слюну. Есть хотелось невероятно.

— Вот дома и поешь, а у нас просто закусишь, — засмеялся Леонид Ильич.

Я не стал отказываться, не в правилах Брежнева отпускать человека голодным.

В столовой уже накрыли. Мясная и овощная нарезки, небольшая корзинка со сдобой, два вида запеканки — грибная и творожная. В маленьких розетках варенье, которое Брежнев очень любил, тут же большой чайник, заботливо накрытый вафельным полотенцем, и чашки.

Едва сели за стол, как Рябенко сразу занялся запеканкой. Видимо, не один я сегодня не успел пообедать.

— А где Виктория Петровна? — поинтересовался я.

— У Гали, — ответил Леонид Ильич. — Она приболела, вот мать и беспокоится. А я радуюсь. Нет, не болезни, конечно, а тому, что она, как делом занялась, так друзья у нее другие появились. И нет больше гулянок в квартире, все столы, пол — все устлано рисунками. Вот уж не думал, что Галя так увлечется. Творческая натура, одним словом!

Леонид Ильич улыбнулся, в глазах светилась гордость за дочь:

— Как хорошо, что я тогда прислушался к тебе, Володя! Но переживал, переживал, скажу честно. Едва удержался, чтобы не поехать на комбинат и не привезти ее домой. Так что, Владимир Тимофеевич, от нас с Витей тебе сердечное родительское спасибо за совет и помощь.

Рябенко поднял бровь и подумал: «Ого! В первый раз слышу такое, чтоб Ильич Медведева по батюшке величал. Такой почёт неспроста, взлет Володькиной карьеры наверняка продолжится. Эх, а такой был хороший сотрудник у меня, даже жалко». Но вслух генерал ничего не сказал, продолжая уплетать запеканку.

— А как тебе вообще в УСБ? — как бы между делом поинтересовался Леонид Ильич. — Не скучно?

— Да вроде скучать некогда, — ответил я, разливая по чашкам индийский чай. — Но работа пока в основном с бумагами.

— Плохо, очень плохо, — нахмурился Леонид Ильич.

Рябенко прекратил жевать и непонимающе посмотрел на Генсека.

— Потенциал у тебя большой, а растрачиваешь его на перекладывание бумажек, прояснил свою реакцию Леонид Ильич. — Но я еще подумаю, что нам можно с этим сделать.

— А с реформами и кооператорами шум затих? — поинтересовался Рябенко, которому почему-то не понравилось замечание Брежнева о моем потенциале. Он подумал: «Ведь себе на замену его готовил, думал, выйду на пенсию — Медведеву сдам дела. Так нет же, потенциал, видите ли…»

— Я, Саша, по природе-то своей не реформатор, сам знаешь, — ответил Брежнев. — Просто страна в таком состоянии, что приходится что-менять. Иначе потом боком вылезет. Ты помнишь, как у Никиты-то чесалось прям, чтоб все поменять, переделать и перестроить? Вот кто хотел настоящим реформатором стать, из кожи вон лез, а получалось все больше ерунда какая-то. Совнархозы учредил, говорил, что бюрократию ликвидирует. Куда там. Вся эта бюрократия и пересела из министерств в совнархозы.

— Это да, помню… — подтвердил Рябенко. — Бюрократия неизживаема. Но главное, чтобы людям хорошо жилось, спокойно.

— Да, Саша, правильно говоришь. Главное, чтоб не считали деньги от зарплаты до зарплаты. Чтобы детство у детей было счастливым, а старость у пенсионеров спокойной. Что еще надо для счастья?

— Чтобы войны не было, — произнес я, хотя понимал, что вопрос Генсек задал чисто риторический.

— Так это само собой. Это у нас стоит первым номером. Не должны матери плакать по сыновьям, — согласился Леонид Ильич. А сам вдруг подумал об Афганистане: «Если Володя не ошибается — а он ошибается редко — то времени осталось мало. Сегодня же приглашу Примакова для беседы, пусть проконсультирует меня. И заодно Александрова-Агентова, чтоб поднял все материалы по Кабулу».

Мне эти его мысли понравились и принесли некоторое спокойствие. Если Брежнев что-то поставил на контроль, никогда не пустит дело на самотек. Будет следить, регулярно интересоваться. Посмотрим, как ситуация будет развиваться в марте–апреле. Надеюсь, обойдется…

Несмотря на совместную трапезу с Генсеком и генералом, задерживаться в Заречье я не собирался. Немного перекусил, и тут же заторопился домой. Хотелось приехать пораньше, пока дочки еще не спят.

— Леонид Ильич, спасибо за сытный… — я задумался, подыскивая слово для внеочередного приема пищи.

— Ланч, — подсказал Брежнев «иностранное» словечко. Хитро подмигнул мне и рассмеялся. — Иди уже, Володя, вижу, соскучился по семье.

Я еще раз поблагодарил, попрощался и вышел.

Николая нигде не было видно. Впрочем, для