При этих словах майор на переднем сиденье вскинул брови. Заморгал потрясенно глазами.

— Как будете проезжать КПП, представьтесь, — напутствовал Илья Федорович. — Пароль прежний: «Красная Заря». Капитан усиления будет предупрежден о вас. Снабдит общим на всех пропуском.

Услышав незнакомый ему позывной: «Красная Заря», контрразведчик выгнул брови еще выше.

— Понял, вашбродие! — хохотнул Борька, любовно поглаживая трофейный автомат. — Я капитану свою рану на заднице покажу, он вмиг нас пропустит.

— О твоей ране на жопе знает уже вся страна, боец! — пошутив, закончил связь Илья Федорович.

Машина петляла по улицам. В освобожденных от немца кварталах уже стояли миловидные девушки-регулировщицы, направляя потоки машин в огромный разрушенный город. Иногда приходилось останавливаться в пробках. При раскатах артиллерии мимо нас проезжали колонны грузовиков, Чадили походные кухни. Шли санитарные части с обозами обеспечения. Громыхали танки и минометы. Местные жители с белыми флагами кидались русским солдатам навстречу, припадая к ногам. Иные плакали от счастья, иные от радости. Сотни стариков и юных ребятишек кидались к русским иванам, как они называли солдат, с распростертыми объятиями. Впереди застопорили улицы пять или шесть баррикад. У их завалов шел бой. Фанатики эсэсовцы не желали сдаваться. Кое-где в репродукторах еще гремел голос Геббельса, записанный на пленку, очевидно, дней десять назад:

Великая германская нация! — вещал репродуктор, когда мы были вынуждены застрять на перекрестке, пропуская вперед артиллерию. — Наш фюрер с нами! Он не покинул столицу. Это заявляю вам я — доктор Йозеф Геббельс. Фюрер уполномочил меня руководить защитой Берлина. К нам на помощь идет армия Венка! Оглашаю приказ: не сдавать ни метра земли! Защищать до последней капли крови. Русские звери и их союзники истребят ваши семьи, дома, заберут ваших женщин! Все на защиту родного нам города! Да здравствует Германия! Хайль Гитлер!

Нечто подобное неслось из других источников. Один танк навел орудие на столб с репродуктором. Грохнул взрывом — столб разлетелся в клубах дыма. Странно, что здесь еще местами работало электричество.

Снова пробки, снова столкновения противников. Взрывы. Гул минометов. Из каждой щели баррикад нас поливали автоматными очередями. Фаустпатроны ухали один за другим. Дверцы машины едва держались, прошитые очередями. Хорошо, что не задело ни нас, ни майора с помощником. Водитель лихорадочно выкручивал руль. Борька высовывал автомат в окно, отвечая выстрелами по завалам домов, если видел в них немецкую каску. Меня всю дорогу до КПП не покидало чувство, что где-то со мной, вот здесь, прямо рядом, на сиденье сидит кто-то еще. Незримый. Невидимый. Чужой, но до боли знакомый. Кругом все тряслось, грохотало, швыряло машину в сторону, а я, привалившись плечом к стрелявшему Борьке, подспудно ощущал чужое присутствие. Раздвоение личности? — мелькнуло в мозгу. Или что-то уж чисто больное с моим отупевшим рассудком? Кто-то, а возможно, и что-то — настойчиво, неуклонно пыталось ворваться в меня. Требовательно, будто стучалось в сознание. И шелестящий как ветер голос непривычно нашептывал:

…Мы скоро встретимся. Ты и я — две разные сущности. Только дождись. Не потеряй. Не ускользни.

В гуле разрывов я потряс головой, отгоняя видение. Что-то неотвратимо прорывалось в сознание. Что-то неведомое, до конца не осмысленное. Словно, какая-то потусторонняя сила влекла и влекла куда-то в нирвану. Вспомнился сразу приступ рвоты, когда чуть не лишился сознания.

Борька, расстреляв магазин, с восторгом обернулся ко мне, вставляя следующую обойму. Уставился, хохотнув:

— Ну, и харя у тебя, лишенец! Чё? Опять потянуло блевать?

Майор обернулся, сжимая в руке пистолет. Сидящий рядом на заднем сиденье помощник, очевидно из числа писарей штаба, помогал Борьке вставлять магазин. Тот не на шутку встревожился:

— Рожа у тебя, Саня, как над дырой параши в колонии узников. Тужись — не тужись, а пробздеться не можешь.

Я и сам чувствовал подступившую вдруг тошноту. Кругом гудело, взрывалось, рушились здания, а в моей голове все шумел и шумел загадочный призрачный голос.

Потом он внезапно сменился. Когда машина вильнула в один из переулков, огибая баррикаду, во мне вдруг проскрежетало металлическим голосом:

Модуляция обнаружена. Вектор двадцать восемь ноль один дробь сорок пять вступит в контакт через тридцать шесть часов восемнадцать минут двенадцать секунд…

Одиннадцать секунд…

Десять секунд…

Девять…

Потом оборвался. В этот миг я все понял. Это была автоматика самописца. Она извещала время соприкосновения двух измерений. Но кто? Кто войдет в контакт с моим маркером? Ведь, если разобраться, по сути, я до сих пор и по-прежнему не знал, что меня по всем фронтам ищет какой-то мимолетный знакомый, встреченный мной на Курской дуге в сентябре сорок третьего года. О том, что он летчик, и что именно тот самый Игорь Мурманской авиации — я тоже не знал. Ни я, ни Борька, никто другой в этом времени.

Вектор двадцать восемь ноль один дробь сорок пять… — что могла означать эта фраза цифрового алгоритма? Что скрывалось за дробью и цифрами?

И тут меня осенило! Ну, конечно! Эх, болван ты, Саня! Двадцать восемь ноль один — день и месяц. Дробь сорок пять — год. Сложить два и два, получится: 28 января сорок пятого года.

Я округлил глаза, ставшие размером с чайные блюдца. Черт-черт-черт! Едрит его в пень! — как признался бы Борька. — Это ведь дата контакта! Двадцать восемь ноль один дробь сорок пять — число, месяц и год, когда два сопредельных пространства войдут в соприкосновение между собой! Двадцать восьмого января! Послезавтра!

Я едва не сполз с сиденья. Увидев мой ошалевший взгляд, Борька сунул в руку флягу со спиртом:

— На! Держи! А то опять у тебя вид, будто тужишься в туалете, а пробздеться не можешь.

Сглотнув и закашлявшись, я заорал в восторге:

— Ты понимаешь, боец?

— Нет, трактор мне в жопу. Правда, там уже шрам от ранения…

— Да погоди ты со своим ранением! Мне только что внутренним голосом доложил алгоритм дату контакта! Нет? Не въехал?

Майор покосился через плечо на двух больных идиотов: один что-то орет с ошалевшими глазами, второй притворяется, что понимает.

— Самописец, дурья башка! — тряс я Борьку за плечи. — Так и не понял? Помнишь, я тебе говорил, когда меня стошнило первый раз?

— Ты говорил, что слышал механический голос.

— И сейчас я его слышал тоже! Алгоритм передал мне дату контакта! Понимаешь? Дату соприкосновения двух измерений!

Я еще что-то кричал взахлеб, глотая слова, что-то доказывал, потрясал кулаками, а машина уже подъезжала к контрольному пункту. За этим последним