— Письма от Государя Императора Николая Александровича и президента Северо-Американских Соединенных Штатов Теодора Рузвельта, — ко мне забежал адъютант с выпученными глазами.

Я просил переключиться? Точно не на это! К счастью, никто же не заставит меня читать все это прямо сейчас. И возможность по-настоящему перезагрузить голову у меня тоже есть. Решено!

Глава 18

Я скинул рабочий мундир, надел обычный повседневный костюм и вызвал к крыльцу машину, чтобы доехать до госпиталя. Мы могли бы развернуть его в старой больнице Туро, но уж больно маленьким, грязным, душным и неудобным было это здание. Поэтому я со спокойной душой отдал Татьяне под нужны пациентов отель Сент-Чарльз.

Там как раз относительно недавно — в конце прошлого века — сделали ремонт: добавили окон, провели водопровод и электричество. И та же сотня ванн и других мокрых точек пришлись очень кстати, чтобы подвести здание под наши требования по гигиене. Когда я зашел туда, внутри уже работало разделение на чистую и грязные зоны, врачи ходили в шапочках и халатах, а еще…

Я чуть не сбился с шага. Проходя мимо очередной операционной, бросил взгляд внутрь и неожиданно увидел Татьяну в форме. Мою Татьяну! В халате хирурга со следами крови! Но она же не врач! Кажется, последнюю мысль я сказал вслух, и княжна, заметив меня, сразу же торжествующе улыбнулась.

— Что происходит? — в одном только молчании девушки я почувствовал подвох.

— Догадайся, — вызов встретил меня, как только я открыл дверь.

— Ты успела пройти обучение и получила лицензию? Но даже если бы ты начала еще в Маньчжурии, то ты бы никогда не успела закончить все предметы…

— У нас.

— У нас?

— Точно. Здесь, в Луизиане, требования к врачам чуть проще. А потребность высокая. Так что я прошла собеседование, подтвердила свои знания на практике и по решению совета Нового Орлеана этого оказалось вполне достаточно для выдачи диплома. Теперь я доктор. Официально. И напомню, Новая Конфедерация признает решения свободных городов и республик, что входят в ее состав.

И что тут ответишь?

— Поздравляю.

— Спасибо. Теперь в свободное время я могу проводить простые операции и ассистировать на средних, — девушка лучилась самым настоящим счастьем.

Мелькнула мысль, что даже сейчас она уже лучше тысяч врачей, которые до сих пор лечат и режут по канонам прошлого века, но… Я в то же время знал, что Татьяна никогда не захочет быть просто «одной из».

— Продолжение учебы?

— Мы сейчас работаем с Николаем Ниловичем над закрытием повреждений верхнего сагиттального синуса с использованием лоскута из наружного листка твердой оболочки головного мозга.

Внутри на мгновение возникла пустота. Раньше казалось, что я всегда могу помочь своей княжне, но вот, неожиданно оказалось, что она разбирается в медицине уже лучше меня самого. Я помню разве, что сагиттальный синус — это крупнейшая вена, по которой кровь уходит из головного мозга. И раньше ее повреждения всегда заканчивались исключительно отеком и смертью. А Бурденко с Татьяной смогли найти решение.

Кажется, в моей истории Николай Нилович тоже сделал что-то подобное, но уже только под конец Первой Мировой. А тут уже в 1905-м!.. Сомнение и беспричинный страх сменились гордостью. Гордостью за то, что люди, которые меня окружают, идут собственным путем, совершают собственные открытия, добиваются собственных побед. Пусть без меня, но разве это не делает их успехи лишь еще ценнее?

А ведь если подумать, то и на поле боя что-то подобное творится уже давно. Мне никогда не разобраться в организации жизни армии, как это делает Мелехов. Мои таланты в общении с людьми и умение расположить их к себе никогда не выйдут на уровень Огинского, а тактическое, а где-то уже и стратегическое видение Буденного уже порой дает фору даже самым современным моим идеям. Гордость и грусть… Если бы в 1813-м Джейн Остин писала не о любви, а о взрослении детей, то, наверно, ее роман стоило бы назвать именно так.

Грусть от ухода собственной важности и одновременно гордость за своих учеников и друзей, что смогли так много добиться сами. Кажется, я шмыгнул носом.

— Ты плачешь? — Татьяна занервничала.

— Нет… Просто… Очень горжусь за тебя, — я улыбнулся и вытер слезинку в краю глаза.

— Плачешь.

— Немного грустно, когда все меняется, но кому как не мне понимать, что без этого никуда.

— Это точно, — девушка хмыкнула. — Ты столько сломал… И если бы ты знал, Слава, сколько я из-за чего-то подобного успела порыдать…

— Из-за меня?

— Из-за того, что мне казалось, что мой мир разрушен, что все никогда не будет как раньше, что смысла ни в чем больше нет. Но потом я вспоминала, что я Гагарина, брала себя в руки и начинала бороться.

— За эту силу я в тебя и влюбился, — уже не в первый раз признался я.

— У меня тогда же ничего не получалось.

— Даже твое ничего выходило больше, чем все, что было до этого!

— Дурак.

— Есть немного.

— И что теперь будешь делать? Когда узнал, что я выросла?

— Любить еще больше, — я развел руками.

А Татьяна, словно только этого и ждала, скользнула вперед и крепко прижала меня к своему все еще залитому кровью халату. Впрочем, кому на это было не наплевать.

* * *

Элис бродила по Новому Орлеану безмолвной тенью.

Это было по-настоящему жутко: то, как легко одно появление русских меняло людей, меняло ее Америку. Сколько прошло времени с тех пор, как Макаров вывел два полка из Сан-Франциско, посадил их на поезд и решил прокатиться вдоль южной границы? Всего чуть больше месяца! Но этого хватило, чтобы еще несколько штатов упали к его ногам.

Аризона, Нью-Мексико, Техас, Луизиана — еще недавно это были столпы Северо-Американских Штатов, а вот они уже сами по себе. И не жалеют об этом! Элис видела это в Сан-Антонио: как деньги, еда, станки и честная работа приносят в города новую жизнь. Они и раньше не стояли на месте, но после взятия нового темпа, если оглянуться в прошлое, в это уже совсем не верилось. Совсем!

В Новом Орлеане, впрочем, эта схема должна была сломаться. Цветные, креолы, нищие иммигранты —