Потом что?

Потом — Антарктида…

Глава 18

1945 год. Январь.

Сближение двух модуляций.

А Игорь, старший лейтенант авиации, тем временем все летел и летел сквозь пространство, сквозь время, распыляясь на атомы. Червоточина продолжала искать модуляцию вектора того инженера из будущего, к которому отправил барокамеру Степан Сергеевич — руководитель Института технических разработок двадцать первого века. Саркофаг пронзил пространство мезонного облака, выплюнув внутрь капсулу перемещения. Атомы собрались в молекулы. Молекулы — в бактерии. Те образовали форму, и в завершении процесса барокамера воссоздала пилота в его первоначальном облике. Так было во все переброски. Так было с тех пор, как Игорь впервые побывал в ином измерении.

Вектор модуляции обнаружен, — отчитался самописец механическим голосом.

Летчик разлепил глаза. Саркофаг уже свернулся в точку сингулярности. Пропал. Растворился. Последнее, что услышал пилот, была записанная автоматикой фраза:

До вступления в контакт с противоположной полярностью — сорок восемь часов тридцать шесть минут восемнадцать секунд…

Семнадцать секунд…

Шестнадцать секунд…

Пятнадцать…

Четырна…

Металлический голос самописца удалялся, пока не пропал окончательно. Постепенно приходя в себя от побочных эффектов переброски, Игорь уже по привычке провел внутреннюю инвентаризацию организма — все ли на месте, все ли работает? Сердце и почки, печень и желудок, легкие и прочие органы вели себя нормально. Теперь что? Теперь осмотреться, куда его забросила червоточина в этот раз.

— Странно, — проговорил он вслух, обретя привычку разговаривать с самим собой еще в первое посещение им Ледникового периода. — Автомат что-то упомянул о каких-то сорока восьми часах. Неужели вектор, наконец, нашелся?

…И тут же был вынужден отпрянуть назад, чтобы его не сбил грузовик.

— Эй, придурок! — заорал из кабины водитель в шапке со звездочкой. — Куда под колеса лезешь? Жить надоело?

Словно призрак, громыхая и пуская клубы черного дыма, машина промчалась мимо. В кузове сидели бойцы: один покрутил у виска.

И тут, в долю секунды, все нахлынуло сразу.

Закрутилось. Понеслось. Только сейчас, в этот миг, старший лейтенант сообразил, что барокамера швырнуло его в какой-то кювет у дороги. Машинально поднимаясь по насыпи и крутя в голове голос самописца, он оказался на обочине военной рокады. Звуки одним разом ворвались в сознание со всех сторон. Лязг танков. Грохот колес на мосту. Крики, перепалки и смех. Ржание застрявших в грязи лошадей. Запах походной кухни. И везде-везде, куда бы ни бросил он взгляд, почти до самого горизонта — колонны, колонны, колонны. Пехота, артиллерия, санитарные обозы, штабные машины — вся эта грандиозная масса шла на Берлин.

— Откуда ты свалился, старлей? — крикнул какой-то офицер — Игорь не успел разглядеть его звания, как тот сразу скрылся в толпе.

Вообще, если посудить, барокамера всегда удачно перемещала его в ту точку выброски, где нет скопления народа. В эпоху Наполеона она выплюнула его тело в лесу. У Екатерины Великой — почти у дороги с крестьянским селением. В Ледниковом периоде швырнула его на болота. А в мезозое, понятно, в самом сердце девственных джунглей. Выходит, и здесь, автоматика саркофага рассчитала все до мельчайших деталей: момент самой выброски никто не заметил. Материализовавшийся в кювете, он стал подниматься, еще потрясенный от побочных эффектов, крутя в голове отчет самописца — вот здесь и не угодил едва под колеса. Намеренно ли точка выброски была обозначена в безлюдном месте или просто так получилось — он не знал. Так или иначе, пилота заметили только тогда, когда он шагнул на дорогу.

— Подвезти? — свесился кто-то с борта проезжавшего мимо грузовика. Игорь краем глаза успел заметить протянутую сверху руку.

Подцепили. Подняли. На секунду притормозив, машина тронулась дальше. Кругом, тут и там, по мостам и дорогам, меся грязь со снегом, двигались потоки всевозможной техники. Слышались песни. Вдали, у Берлина, молотили «катюши». Вверху, в хмуром небе, советские летчики гоняли «бубновых тузов». Он оказался в кузове среди пехотного взвода. С тоскою задрал голову вверх.

— По небу скучаешь, авиация? — толкнул в бок пехотинец с погонами капитана. — Вижу, что старлей. А почему не там? — показал пальцем в небо.

— Из госпиталя, — вынужден был солгать бывший летчик. — Добираюсь к своему авиаполку.

— Понятно.

Капитан был едва старше Игоря. Задорный пыл в глазах. Новые погоны, новое обмундирование — все с иголочки. Сразу было видно — не прошло и полгода, получив повышение в звании. А до этого был таким же молодым, почти юнцом, лейтенантом.

— А мы вот, пехота, на Берлин чешем. Говорят, с запада союзники уже окружают кольцом. Поэтому нам надо спешить, чтобы войти первыми. В конце января наш брат уже должен стоять у стен Рейхстага.

«Январь, — вспомнил Игорь. — Как говорил тот майор-особист, что арестовал его в прошлый раз, сейчас январь-месяц. Портал барокамеры вернулся за ним в подвал немецкой усадьбы в тот же отрезок времени, что и выплюнул раньше. А Степан Сергеевич из Института двадцать первого века говорил, что в реальной истории эволюции Земли как планеты, советские войска возьмут столицу Третьего рейха в мае-месяце. Точнее, в апреле. В мае будет уже День Победы. Выходит, что? Скачок временной петли все же случился? Теперь время необходимо считать, опираясь не на май, а январь сорок пятого года?»

Все эти мысли проскользнули у Игоря, пока молодой капитан твердил о каком-то секретном оружии. По понятным причинам Игорь и понятия не имел, что новейшие разработки какого-то инженера из будущего уже давно внедряются по всем фронтам наступающих войск. Он бы и не прислушался к капитану, если бы не одна, довольно любопытная фраза.

— Ходят слухи, что какой-то секретный конструктор, которого скрывают от глаз противника и даже союзников, попал лапы немцев. Потом, вроде бы, бежал.

— Что за конструктор? Кто? — впервые заинтересовался беседой пилот, отвлекшись от собственных мыслей. Что-то невольно кольнуло в груди.